Назад к Мафусаилу

Едва ли можно преувеличить роль, сыгранную в приготовлении к дарвинизму широкой политической и клерикальной пропагандой и ее моральными установками. Насколько можно судить, никогда ранее в истории не предпринималось столь откровенной, щедро субсидированной и политически организованной попытки убедить человечество в том, что и прогресс, и процветание, и спасение — личное и общественное — всецело зависят от безудержной погони за деньгами и благами, от подавления и оттеснения сильными слабых, от свободной торговли (фритредерства), от свободного контракта, от свободной конкуренции, от свободы нации, от Laisser-faire^{86} — короче говоря, от возможности безнаказанно разделываться со своими собратьями. При этом всякое вмешательство со стороны правительства, всякая организованная деятельность (исключая деятельность полиции, призванной оборонять официально узаконенное мошенничество от кулачной расправы), всякая попытка внести в промышленный хаос какую-либо сознательно осмысленную цель и продуманную направленность объявлялись «противоречащими законам политической экономии». Даже пролетарии были настроены сочувственно, хотя для них свобода при капитализме означала только порабощение заработной платой без законных ограничений, свойственных рабству в собственном смысле слова. Человечеству, уставшему от правительств, монархов, священнослужителей и самого Провидения, хотелось узнать, каким образом Природа собственными силами устроит все дела, если только ей не мешать. И это человечеству пришлось испытать на горьком опыте в те времена, когда одно поколение ланкаширских промышленников выжало все жизненные соки из девяти поколений закабаленных трудящихся. Зато неудержимо богатевшие владельцы фабрик были вполне удовлетворены положением дел, и Бастиа^{87} весьма убедительно доказал, что Экономические Гармонии, установленные самой Природой, разрешат все социальные проблемы гораздо успешнее всех теократий, аристократий и толпократий, ибо подлинным deus ex machina^{88} является неограниченная плутократия.

Поэзия и непорочность материализма