Навуходоносор

Киаксар вновь смачно сплюнул, придавил слюну мидийским, с загнутым вверх носком, сапогом, примолк. Набу-Защити трон слушал молча, слова не пытался вставить — отец держал его в строгости, как и подобает отцу семейства. Набополасару было безразлично, имеет ли он дело с наследным принцем или с бедняком-арендатором. В семейном кругу он был все тем же крестьянином, сумевшим с помощью богов и собственного разума выбраться со своим родом из поймы. Округа и семьи, входившие в племя Бит-Якин, избрали его, разбогатевшего, накопившего силу, вождем не только по праву рождения (болтали, что Набополасар происходил из рода славного Мардук-апла-иддина первого халдея, севшего на трон в Вавилоне), но и признавая его воинский дар. Хитрости Набополасару было не занимать, но главное его достоинство заключалось в предельной осторожности и неспешности в ведении боевых действий. Он так и сына поучал — береженного Мардук бережет, поспешишь, якини насмешишь. Этих патриархальных мудростей, костью встававших в горле молодого человека, у отца было пруд пруди.

Все трое, с холма, они смотрели на приятную на вид пойму Хусура, игриво, петлями, вливавшемуся через проем в стене в пределы страшной Ниневии, в логово Ашшура. Заросли тростника, кое-где оконца чистой воды, редко заросли кустарников… Гладь ровная, как степь в Сирии. Топью ее назвать было нельзя. Для халдеев, выросших в бездонных болотах устий Евфрата и Тигра, эта ублюдочная — всего лишь по колено — грязь казалась насмешкой. Здесь, в долине Тигра, сырая почва всасывала пехотинца постепенно, словно стесняясь. Сам Хусур, шагов тридцать в ширину, был мелководен и медлителен. Тигр вдали по сравнению с ним казался потоком безбрежным и неодолимым. Как раз между худосочным Хусуром и великой рекой на каменистом холме возвышалась столица Сарака, нынешнего царя Ашшура.

Крепость представлял из себя трапецию, аккуратно врезанную в возвышенность между Тигром и Хусуром. Стены ее были высоки, могучи и в то же время словно невесомы. Можно сказать, воздушны — так решил для себя молоденький еще Кудурру,[15] когда вместе с отцом в первый раз объезжал Ниневию. Сразу видно, сооружали укрепления знающие и разумные люди — они как бы играючи надели на обширный скалистый выступ подобающий ему царственный венец. Внешние укрепления представляли из себя несколько рядов стен и рвов, пересекавших пойменную равнину. Подобраться к ним с осадной техникой было невозможно. Кроме того, выше по течению Тигра и Хусура, с северной стороны, были устроены плотины, открыв которые можно было напрочь залить восточную и южную стороны периметра водой. Эти плотины халдеи заняли в первую очередь, подобрались к стене, и все равно оба штурма с позором провалились. Правда, даже беглый взгляд замечал, насколько оборонительные сооружения пострадали от времени. Местами кирпич осыпался, обнажились трещины, зубцы поверху почти все были поломаны. Что из того — крепость стояла крепко! Как заметил раб-мунгу[16] в войске Набополасара Нинурта-ах-иддин, начальник боевых колесниц, идти на приступ Ниневии, все равно что биться головой о финиковую колоду. Ее можно взять только измором.

— Ага, измором… — покивал погрустневший Набополасар. — Сколько прикажешь ждать? Месяц, год, два?.. У нас время есть?.. Чем армию кормить? А у этих, — он указал рукой в сторону крепости, — всего вдоволь.

Сам Сарак время от времени появлялся на стенах в виду вражеского войска, обложившего крепость с трех сторон. За ним несли знамена, вымпелы, значки ассирийских отрядов с изображением стреляющего из лука бога Ашшура. На штандартах, принадлежащих отрядам отборных небесный стрелок громоздился на спинах волка или дикого осла. Следом топали высшие военачальники — все в бронях, под личными стягами. Здесь рисунок ограничивался изображениями львов, волков и неукротимых диких быков и онагров[17]… Вопль тогда на укреплениях поднимался несусветный, того и гляди обезумевшие от прежней славы и выпитой крови ассирийцы бросятся на врага, посмевшего посягнуть на святое святых — на власть Ашшура над миром.

Эти шествия добавляли уныния в стан халдеев и мидян. Если бы, как в дурном сне, явилась хотя бы малюсенькая возможность отступить от Ниневии или выманить ассирийцев в поле, Набополасар ни секунды не колебался и убедил бы Киаксара отойти. Тот успел проникнуться доверием к этому лысому вояке, тридцать лет проведшему в строю, хитрому, как лисица и упрямому, как верблюд, но, к сожалению, такой возможности не было. Струна была натянута и песнь должна была прозвучать — третьего не дано. Чей гимн услышат боги, чьи пленники отправятся прочь с нажитых мест, чьи женщины, угоняемые в плен, задерут подол, кто мог сказать!.. Так и побредут сквозь строй победителей, обнажая срам. Попробуй только хотя бы до колен приспустить край нижней рубашки — удар бича сразу вразумит строптивую двуногую добычу.