Навстречу звезде

Так, за размышлениями над дневником и прочтением пары статей из журнала о дикой природе прошёл этот рабочий день. Я бы и не узнал, что уже пора домой, если бы не Патрик, отвлёкший меня от чтения, притворившись покупателем и спросив журнал с выдуманным, невероятно пошлым названием «Мохнатое ущелье 21».

Он, как я и ожидал, прибежал в одну минуту восьмого, чтобы утащить меня в наш «штаб» пить пиво. Уже не интересуясь моим желанием. Отпираться было бессмысленно, да и лень. Штабом Патрик по-детски называл здание больницы, которое пытались возвести неподалёку много лет назад, но инвестора посадили, нового не нашли, и на снос денег никто не выделял.

По пути в недостроенное здание мы взяли по несколько бутылок дешёвого крепкого пива и трупики иссушенных рыб, бережно завёрнутые в целлофан. В отличие от дешёвого светлого, крепкое обладало хотя бы каким-то пивным привкусом. Светлое же было похоже на газированное подсолнечное масло, разбавленное водой с добавлением соли и лимонной кислоты. А на напитки приятней у нас не было денег. Через несколько минут мы на месте.

Недостроенное здание детской больницы заросло травой и кустарником, располагалось оно за крупным торговым центром. Не было огорожено и не охранялось. Днём дети здесь играли в войну, ночью собиралась и пьянствовала молодёжь. Мы с Патриком много раз были здесь, мне нравилось это место своей уединённостью, а ему схожестью с постапокалиптичными локациями из компьютерных игр. Пройдя вглубь ветшающего здания, преодолев баррикады из мусора и лужи испражнений, мы остановились у окна, закрытого снаружи от нежелательных глаз порослью клёна и тополя. Беседа как всегда родилась из разговора о том, как прошёл день. Патрик рассказывал о просроченных сосисках, которые он сегодня продавал в хот-догах. Он сам их подменил, купив в социальном магазине и забрав себе свежие. Рассказывал о красотках-студентках, которые хихикали сегодня над его шутками. И о мужчине в голубом костюме-тройке, отказавшемся от сдачи, в 3 раза превышающей сумму заказа. Я запивал всю эту дешёвую информацию таким же пивом и заедал такой же вонючей рыбой. Спросив меня о моих делах, он услышал рассказ о невероятном, на мой взгляд, чуде. О том, что где-то в северных морях учёные обнаружили вид бессмертных медуз. Это же колоссально, существование бессмертия само по себе. Эти медузы не то чтобы были неуязвимы и в простецком понимании бессмертны. Они, попадая в неблагоприятные условия, заболевая или получая травму, просто перерождались из собственной ткани. Вечное цикличное существование. Невероятное чудо. Мой рассказ подействовал на него, так же как и его истории действовали на меня. Мы допили, и удовлетворённые пустой беседой, решили идти по домам.

Возвращаться домой на метро было ещё омерзительнее, чем ехать на работу. Теперь вонь подземки смешалась с моей собственной вонью из смеси рыбы и пива. Выбравшись на воздух, уже еле сдерживая рвотные позывы, я вдруг отрезвел из-за представшей перед глазами картины.

У обочины в пыли, прикрытый упаковкой от разрекламированного по всем TV-каналам шоколада с невероятно нежным вкусом, который позволяет почувствовать непередаваемые ощущения, и как праздничный колпак надетым на голову стаканчиком из-под кофе, лежал раздавленный котёнок. Рыжая шерсть стала серой, налипшая на неё жвачка… Кровь изо рта и левой глазницы, неестественно выгнутый позвоночник. Повседневный триумф человека над природой. Громогласный крик о бесконечном безумии своей погони за всевластием. И так каждый, в ежедневном стремлении уснуть чуточку значимее, сделать хоть шажочек к тому, чтоб подчинённых стало больше, а вождей меньше. Своеобразная, жутко пахнущая своей глупостью игра в царя горы. Где гора – это точка на горизонтали, и надо забраться вертикально вверх как можно выше. И вот ползут по головам, по телам, по стонущим и сдавшимся в сладостную высь. Повыше от чадящих гниющих тел, как можно дальше от вида собственной жестокости. И, о боги! Ура! Добрался! Цель достигнута! Выше всех! Самый главный! Но вся вонь поднимается вверх, а борьба была жестокой, а конкурентов так много, что до горизонта лишь тела тех, кто не смог, и смрад.

С этими мрачными мыслями я прошёл под серой аркой в свой двор, заключённый в такие же серые, выщербленные временем муравейники многоэтажных зданий. В центре двора красовалась давно заржавевшая и поломанная детская игровая площадка, обещающая детям, выросшим в таком районе, такую же искорёженную жизнь. Моя квартира была на первом этаже одного из этих муравейников. Однокомнатная малосемейка – угол, где я прятался от опротивевшей мне жизни в давно прогнившем обществе.