Все остальные присутствовавшие на празднике мужчины с вожделением поглядывали на секретаршу сенатора, хорошо известная фигура, которой обсуждалась или была испробована на вкус почти каждым мужчиной Капитолийского холма. Сегодня вечером это обильное тело было заключено в обтягивающее красное платье. Огромные груди и широкие бедра соблазнительно покачивались. Еще неделю назад комментарии Дакса по поводу анатомического строения этой женщины были бы столь же остроумными и образными, как у любого другого мужчины. Сегодня же она казалась ему непристойной и глупой. Все его мысли сосредоточились на более стройной фигуре, нежной, женственной и в то же время изящной, изобилующей округлостями и в то же время компактной. Осязаемой и в то же время… недоступной.
— Вот ты и дома, — тихо сказала она.
Лифт поднялся на последний этаж, и двери раскрылись. На противоположной стороне коридора располагались его холодные апартаменты. Единственный источник тепла, в котором он находил утешение сегодня вечером, стоял рядом с ним в лифте, смущенно глядя на него.
— Где ты сейчас была? — спросил он.
— В номере у Бетти. Мы посмотрели старый фильм и опустошили бутылку вина.
— Красного или белого?
Она закрыла глаза, словно смакуя вино, и прошептала:
— Золотого.
Глаза ее широко распахнулись, когда его горестный стон заполнил маленькую кабинку, словно рев разъяренного тигра. Его палец нажал на кнопку седьмого этажа, она зажглась, и дверь закрылась.
— Что?..
— Проедусь с тобой до твоего этажа, — объяснил Дакс.
— Не следует этого делать.
— Не надо напоминать мне об этом.
Она отвернулась, оскорбленная его резким тоном.
— Извини, — сказал он с раскаянием в голосе. — Я сержусь не на тебя. Меня выводит из себя…
— Знаю, — поспешно перебила она. Чем меньше сказано, тем лучше.
Лифт остановился на ее этаже, и дверь открылась, но прежде, чем она успела выйти, он нажал на другую кнопку, она не заметила на какую, да это и не имело значения. Двери снова закрылись.
— Дакс…
— Я буду ждать тебя завтра утром перед отелем. В десять часов. Оденься попроще.
— Не могу, — возразила она, покачав головой.
— Не можешь одеться попроще? — поддразнивая, спросил он, и впервые за этот вечер она увидела знакомую улыбку, от которой углубилась ямочка, а глаза изменили цвет, из черных став шоколадными.
Она бросила на него испепеляющий взгляд:
— Я не могу встретиться с тобой.
— Конечно, можешь.
Лифт остановился, дверь открылась, и Кили с Даксом с изумлением увидели пожилую пару, стоящую на площадке. Они почти забыли, что, кроме них, в мире существуют и другие люди.
— Добрый вечер, — добродушно произнес Дакс. — Вам какой?
— Третий, — ответил мужчина.
Дакс нажал на нужную кнопку и небрежно облокотился на стенку лифта, изображая из себя случайного пассажира.
— Вы приезжие? — спросил он.
— Нью-Мексико. Лас-Крузес, — ответил мужчина.
Женщина устремила пристальный взгляд на все еще валяющееся на полу пальто Дакса, затем подняла близорукие подозрительные глаза на слабо улыбавшуюся Кили и сжала руку мужа, словно ища защиты от этих аморальных жителей больших городов.
— А… В Лас-Крузесе есть хороший университет, — заметил Дакс.
— Университет штата Нью-Мексико, — с гордостью сказал мужчина.
— Верно! — щелкнул пальцами Дакс. Казалось, он наслаждался ситуацией и упивался собой. А Кили хотелось его задушить.
Лифт остановился, и мужчина вывел свою всем своим видом выражающую осуждение жену.
— Желаю вам хорошо провести здесь время, — сказал Дакс с улыбкой, которая могла бы украсить любую торговую рекламу. Двери снова закрылись. — А теперь, как я уже говорил…
— Нет, это я говорила, что не могу никуда пойти с тобой, Дакс.
— Мы берем выходной. Устраиваем пикник. Мы оба сидели взаперти в этой душной комнате слишком много времени, и это начинает действовать мне на нервы. И если ты позволишь мне высказать свое мнение, ты и сама выглядишь несколько осунувшейся.
По правде говоря, совсем наоборот, ее щеки раскраснелись от недавнего смущения и выпитого вина. Глаза казались большими и сияющими после никем не прерванного дневного сна и наслаждения сентиментальным фильмом. Волосы — в соблазнительном беспорядке. Никогда еще она не казалась более красивой, более привлекательной и сексуальной.
Его глаза задержались на ее губах, чуть приоткрытых с намерением продолжить спор, но все ее аргументы умерли так и непроизнесенными. Даже без помощи искусственного блеска ее губы сияли от собственной влажной нежности, и он жаждал испить ее.
— Почему двое друзей не могут провести несколько часов в обществе друг друга?
Но они не были друзьями и никогда не будут, и они оба знали это. Но его серьезные слова заняли время и место, необходимые для того, чтобы удержать его от искушения прижать ее к груди, упиваясь этим влекущим ртом.
Они больше не разговаривали — только смотрели друг на друга, и это безмолвное общение позволяло им сказать друг другу больше, чем позволили бы слова. На этот раз, когда двери открылись на ее этаже, он нажал на кнопку «Двери».
— Завтра в десять.
— Кто-нибудь может увидеть нас. Ван Дорф…