Навстречу ветрам

Игнат осторожно приподнял голову, позвал:

Беляночка!

Игнаша!

Ольга узнала его сразу, хотя он и не был похож на прежнего Игната. Худой, заросший, с острыми скулами, Игнат смотрел на нее, и Ольга видела в его светлых глазах боль, муку и… радость. Игнаша! Сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз стояли с ним у моря, прощаясь перед ее отъездом в Академию художеств! Но разве был хотя один день, когда бы она не думала о нем, не вспоминала этих дорогих глаз? Всегда, всегда Игнат был с нею. Она носила его образ в своем сердце, чувствуя, что никогда не сможет с ним расстаться и что никогда он не будет принадлежать ей.

Игнаша!

Она склонилась над ним, обняла руками его голову, тихонько прижалась щекой к его лицу. Он что-то говорил, но Ольга ничего не слышала. Ей казалось, что здесь в вагоне, кроме них, никого нет. Только Игнат и она. Пусть эти несколько секунд будут ее коротким счастьем.

Игнат положил здоровую руку на ее голову погладил кудряшки.

Ты плачешь, Беляночка?

Немножко, — ответила Ольга. — Ты не сердись, Игнаша. это я так… Хорошо мне сейчас… — Она вытерла слезы и только тогда спросила: — Ты тяжело ранен?

Не очень. Расскажи о себе, Оля.

В это время кто-то крикнул с перрона:

Хрусталева, быстро на поезд!

Ольга побледнела. Будто кто ударил в сердце. Нечем стало дышать.

Игнаша…

Он смотрел на нее и молчал. Теплое, хорошее чувство к этой славной девушке шевельнулось в его душе. «Это моя сестра», — сказал он санитарке, когда услышал голос Ольги. Он хотел, чтобы Ольга была его сестрой. Любимой сестрой. А она?..

Ольга быстро склонилась к его лицу и, закрыв глаза, крепко и долго поцеловала в губы. Потом поправила подушку и сказала:

Прощай, Игнаша. Я — на фронт.

И ушла…

6

Раны зажили, но правая рука почти не сгибалась в локте. Когда председатель комиссии прочел все результаты осмотра и на углу санитарной карточки написал: «К военной службе не годен», Игнат сказал:

Я буду жаловаться. Это несправедливо. Дайте мне два месяца, я научусь стрелять левой. Или отправьте меня в саперную часть.

Через три дня он приехал домой. Город нельзя было узнать. На Ленинской улице, где они так любили гулять с Лизой, чернели еще не засыпанные воронки от бомб.

Витрины магазинов были заколочены досками, на углу Чкаловского переулка лежал опрокинутый трамвай. К порту одна за другой шли машины, груженные станками: эвакуировался авиационный завод. У булочной стояли длинные очереди за хлебом. Ветер гнал по тротуарам бумажки; оборванные провода шевелились, точно змеи.

Игнат без стука вошел в дом. Остановившись у порога, он снял с плеча вещевой мешок, сдернул с головы пилотку и позвал:

Мама!

Мать вышла из спальни и, увидев его, схватилась рукой за дверь.

Игнаша! — Она не плакала. Сухими, страдальческими глазами взглянула в его глаза и тихо спросила: — Надолго, сынок?

Игнат показал на несгибающуюся руку, ответил:

Отвоевался. — Горькая складка появилась у его рта.

Мать осторожно спросила:

Немцы далеко еще, Игнаша? Может, сюда и не придут?

Он не стал успокаивать:

Придут. Скоро придут, мама.

А как же ты? — В ее голосе вспыхнула тревога. — Уйдешь?

Игнат ответил быстро и твердо:

Нет!

Она больше ни о чем не спрашивала, смотрела на сына и вздыхала. Изредка смахивала ладонью непрошеные слезы. Что-то изменилось в Игнате. Мать чувствовала, что за это время он перестал быть юношей, и даже в глазах его теперь было что-то жесткое, непривычное. Мать словно видела в них то, что увидел, что пережил он сам: взлетающие в воздух обломки детских колясок, безумные лица матерей, окутанные дымом пожаров деревни и города…

На другой день Игнат пошел в горком комсомола. Он не удивился, когда увидел закрытыми почти все отделы, в которых раньше было шумно и людно. Поднимаясь на второй этаж, Игнат встретился на лестнице с Виктором Ревиным, заведующим отделом агитации и пропаганды. Это был веселый, компанейский парень, умница и задира.

Витька! — обрадовался Игнат. — Здорово, чертяка!

Виктор остановился, тусклыми глазами взглянул на Игната:

А, это ты, Игнат? — Голос его тоже был тусклым, тихим. — Здравствуй. Алексей у себя.

И пошел вниз, даже не протянув руки.

Игнат обернулся и, не скрывая раздражения, громко сказал:

Быстро скис, товарищ завотделом!

Алексей Брагин, секретарь горкома, был один. Когда Игнат вошел в кабинет, Брагин стоял у раскрытого окна и смотрел на улицу. Широкоплечий, с сильными руками, с хорошей военной выправкой, сейчас он немного сутулился, будто огромные заботы слегка придавили его. Услышав, что дверь отворилась, Алексей оглянулся.

Здравствуйте, товарищ Брагин. — Игнат улыбнулся, прочитав на лице Алексея удивление.

Игнат! — вскрикнул Алексей. — Ей-богу, Игнат! — Он быстро шагнул к Игнату, крепко обнял его, потом протянул руку: — Ну, здравствуйте, каменщик. Какими судьбами?

Когда Игнат неловко подал ему левую руку, Алексей понимающе проговорил:

Ясно. Пожалуй, вопросы излишни. Хотя об одном спросить, конечно, надо.

О будущем? — Игнат посмотрел ему прямо в глаза.

Да. Немцы ведь близко, и каждый должен решить… Понимаешь?