Навстречу ветрам

Игнат чуть не вскрикнул от радости: прямо над портом, где стояли груженые баржи и буксиры, в небе повис огромный яркий факел. Он осветил море, порт, «Пристань Глухарь», каждую лодчонку, тихо покачивающуюся на волнах. Ночь мгновенно ушла. С западной стороны порта тявкнули «эрликоны». На секунду смолкли, словно прислушиваясь, потом длинные красные и белые трассы стремительно понеслись к звездам, расцвечивая небо. И в ту же секунду недалеко от «Пристани Глухарь» взметнулся фонтан воды. Баржа качнулась, солоноватые брызги упали на счастливое лицо Игната. Он поднял руку, чтобы вытереть влажный лоб, и замер: рядом, облокотившись о борт баржи, стоял высокий человек. Казалось, он прислушивается к гулу моторов. Игнат сел, стараясь незаметно спрятать фонарик в карман.

— Выбрось эту штуку за борт, Игнат, — тихо сказал Кирилл.

3

Эскадрилья летела клином. Справа от ведущего шел Райтман, за ним, замыкая правое крыло, вел самолет Нечмирев. Тихий Дон лежал далеко внизу, как застывшая сталь в изогнутом желобе. Тускло поблескивая, могучая река словно остановила свой бег. И только в конце пути сталь будто опять разогрели, она вспенилась, выплеснулась через край и разлилась широким плесом: под крыльями машин лежали гирла, дальше начиналось море…

Если пилот летит в тылу врага, он особенно чутко прислушивается к работе моторов, не спускает глаз с многочисленных приборов. Заколеблется стрелка манометра, прыгнет в сторону стрелка тахометра, покажется летчику, что сильнее вибрирует крыло или стабилизатор, — он начинает вглядываться в неуютную землю, посматривать на карту: где есть место поглуше, подальше от скоплений войск и поровнее? Может быть, удастся сесть, и неуютная земля все-таки встретит по-матерински, укроет от чужих глаз, поможет затеряться в лесах и оврагах. А не удастся сесть — что ж, есть парашют, внизу привычная, всегда желанная земля…

Если пилот летит над морем, все чувства его обострены до предела. Он слышит моторы так, как слышит удары пульса в набухших от напряжения венах. Он чувствует каждое движение машины внутренне, помимо своего желания: пилот знает, что жизнь мотора и его собственная жизнь неразрывно связаны воедино…

Гирла остались позади, земля скрылась в темноте ночи. Море слилось с небом; пустынный океан воды и воздуха был безбрежен и холоден, он словно лежал вне мира. Чувство одиночества подбиралось к самому сердцу. Чуть вздрогнет крыло, послышатся перебои — и все внутри похолодеет. Незачем смотреть на карту, незачем до боли в глазах вглядываться в темноту: море — не земля, летчик не посадит машину на этой равнине, да и выпрыгну ть некуда. Секунда — и все исчезнет в волнах, не останется никакого следа…

Райтман смотрел на черное небо, где слегка покачивались звезды. Вот на эти звезды, может быть, смотрел и Абрам, когда вел свой тяжелый бомбардировщик в ту последнюю для него ночь. О чем он тогда думал? Чувствовал ли, что это был его последний рейс? Абрам… Был Абрам, брат, товарищ — и вот уже нет его. Как этому поверить? Перед глазами Яши все время вставала картина гибели брата.

Вот они летят бомбить какой-то важный объект. Тяжело, надрывно гудят четыре мотора. Такая же черная, как сейчас, ночь, только внизу не море, а угрюмая мрачная земля. Абрам сидит за штурвалом, как всегда, спокойный, сосредоточенный. Цель все ближе и ближе. Это чувствуется по усиливающемуся обстрелу с земли: на подступах к объекту немцы поставили мощный огневой заслон. Разрывы вспыхивают у самых крыльев, машина вздрагивает, будто пугаясь грохота. Абрам говорит экипажу:

Пройдем, товарищи. Надо пройти.

Вдруг механик кричит:

Крайний правый отказал, командир!

Абрам и сам чувствует, что один из моторов уже не работает. Машина идет со снижением и чуть-чуть юзом. Но цель — рядом. Шквал зенитного огня ревет, слепит. В яркой вспышке луча прожектора Абрам увидел, как снаряд прошел через крыло и разорвался вверху. Машина накренилась. Абрам с трудом выровнял ее и приказал:

Приготовиться!

Бомбы посыпались вниз, земля содрогнулась, широкий огненный смерч поднялся к небу. Абрам улыбнулся, облегченно сказал радисту:

Давай, Коля, радиограмму; «Задание выполнено, объект уничтожен. Возвращаемся на базу, все в порядке». — Потом подумал и проговорил — «Все в порядке»— не надо. Давай так: «Много повреждений, идем на трех моторах. Будем…»

Левый мотор отказал, командир! — Механик стоял рядом, спокойный, но побледневший.

Абрам кивнул головой:

Вижу.

И передал радисту:

Коля, измени текст: «Работаем на двух моторах. Вряд ли дотянем». Нет, Коля. «Вряд ли» — не надо… Просто: «Не дотянем». Ты меня понял?

Радист молчал. Абрам оглянулся, на миг прикрыл глаза: радист лежал около лесенки с раскинутыми в стороны руками.

Они вышли из зоны обстрела, но самолет снижался. Штурман подошел к Абраму, сказал:

Надо протянуть три десятка километров, командир. Там начинаются леса, сядем, уйдем.

Попробуем, — коротко ответил Абрам.