Стефани повернула фотографию к свету. Черно-белое фото, выцветшее и потрескавшееся. Большие накладные плечи на костюмах указывали на время, когда она была сделана. Слева стояла мадам Балац в возрасте примерно сорока лет. А рядом с ней — Стефани не верила своим глазам — прекрасная молодая Лили Шнайдер, выглядевшая не более чем на тридцать лет.
— Ну что? — продолжала настойчиво шипеть мадам Балац. — Вы видели ее?
— Да. Но разные люди по-разному стареют.
— Вы просто не хотите подумать, — мадам Балац сокрушенно вздохнула. — Поймите, мы с Лили родились в один год. Она — Близнецы, я — Козерог. Да, мисс Смит. — Старушка наклонилась вперед, ее глаза блестели, как животы двух огромных черных пауков. —
— Но… может быть, косметика… грим… тщательный уход за кожей… у всех же это по-разному происходит…
— Не ищите объяснений. Я лично не вижу причин. Скажите, мисс Смит, ведь я на этой фотографии выгляжу на свои тридцать девять?
— Д-да, — осторожно согласилась Стефани.
— А Лили? Сколько лет ей можно дать здесь?
— Двадцать девять… не больше тридцати.
— Правильно! — Старушка смотрела на Стефани не мигая. — Вы видите, мисс Смит, что цыганка оказалась права, не так ли? Лили удалось найти источник молодости. Как иначе можно объяснить эту фотографию? Почему в тот день до приезда гостей, приглашенных на ужин, Лили просто умоляла меня никому не рассказывать, что мы родились с нею в один год? А? Конечно, вы знаете почему. Даже если вы не хотите допустить эту мысль. Она боялась, что люди узнают о ее секрете и заставят поделиться им с ними!
Стефани смотрела на неторопливо бегущий Дунай, по которому так же неторопливо и беззвучно двигался белый экскурсионный пароходик. Она прикрыла глаза. Самая обычная сцена, но все совершенно,
Потому что тот факт, что Лили Шнайдер еще жива — может быть, хорошо сохранившаяся, но все-таки очень старая,
Но где-то в глубине сознания зудело другое: а что, если такой источник существует?
Выпрямившись, Стефани обратилась к мадам Балац:
— Скажите, — тихо спросила она, — встречались ли вы с Лили после той вашей поездки в Лондон?
Мадам Балац отрицательно покачала головой.
— Нет. В следующем году произошел ужасный пожар. Страшная трагедия!
— А вы уверены, что Лили погибла в том пожаре?
— Конечно, она погибла! Она была всего-навсего живое существо. А почему вы спрашиваете? — накладные ресницы быстро сомкнулись.
Стефани нахмурилась.
— Значит, вы не допускаете вероятность, пусть малую, того, что она все же жива?
— Лили? Конечно нет! Это невозможно!
— Ну, допустим, ее не было в доме во время пожара? — предположила Стефани.
— Она должна была быть в доме. Да, ее похоронили в закрытом гробу, но это не значит, что она не умерла. Ее останки были опознаны по зубам. А похороны? Ее хоронило полмира!
— Интересно… — пробормотала Стефани.
— Но что вы хотите сказать? — голос старушки дрожал. — Что Лили тогда не сгорела?
— Я не знаю, — медленно ответила Стефани. — Конечно, тогда кто-то погиб. Но коль скоро Лили боялась, что о ее секрете узнают, — если, конечно, он на самом деле существовал…
— Существовал! — настойчиво подтвердила мадам Балац. — Я видела его действие своими собственными глазами!
— Тогда она должна была понимать, что, раз она не стареет так, как ее сверстники, молва о ее вечной молодости рано или поздно разнесется по миру. Подумайте об этом. Если она действительно стремилась сохранить свою тайну, не решила ли внезапно исчезнуть, чтобы спрятаться от всего мира?
— Немедленно перестаньте! — мадам Балац почти визжала. — Вы меня пугаете! Лили мертва! Ее похоронили. Вы слышите? Похоронили…
— Но мертва ли она? — прошептала Стефани.
— Почему вы не оставите ее в покое? Ее жизнь была трагической, зачем вы будите ее тень? А теперь — пожалуйста. Вы уже достаточно долго у меня пробыли. Уходите, мисс Смит. Уходите и не возвращайтесь. Оставьте Лили в покое! Оставьте меня в покое! Уходите. Уходите!
Стефани не шевелилась.
— Но если Лили действительно умерла, — тихо спросила она, — что стало с ее тайной?
Вся вежливость внезапно слетела с мадам Балац, и вся ее ненависть к Лили прорвалась наружу.
— Эта стерва унесла ее с собой в могилу! — выплюнула она, брызгая слюной. — Что же еще могло стать с этой тайной!