Навсегда

— Вот оно как удачно, — заволновался Жукаускас. — И вы, может быть, за Нарвской заставой бывали? Там такие Триумфальные ворота… возвышаются?

— Возвышаются, — кивнул Степан.

— А завод, Путиловский, действительно… работает и сейчас? Да? А Невский? Там было такое Адмиралтейство и на нем золотой шпиль?

— Все существует, — сказал Степан. — И шпиль. И кораблик на своем месте, на конце иглы. Его даже позолотили недавно.

— Кораблик? — пробормотал упавшим голосом Жукаускас. — Какой же там кораблик?

Видно было, что он сбился, и теперь с испугом смотрел на Степана.

— Ты со своими разговорами не даешь человеку руки помыть, — нетерпеливо повторила хозяйка. — Кораблик!

Степану мыться было не к спеху, а отдыхать и вовсе не хотелось, однако делать было нечего. Он помыл руки, втащил свой чемодан в комнату, прикрыл дверь и, оставшись один, стал глядеть на язычок огня в маленькой лампочке, которую поставили ему на комод.

«Вот к чудакам попал», — подумал он, пожал в недоумении плечами и усмехнулся. Он оглядел все вокруг: постели, комод, стул с высокой спинкой, на которой вырезаны звериные рожи, подоконники, заставленные горшками с цветами и какой-то кудрявой травкой. За окнами ясно и сильно светила луна.

Дунув сверху в стекло, он погасил лампочку, подошел и стал смотреть в окно. Дома и деревья бросали густые черные тени, а среди этих черных теней на открытых местах разливались по земле лужи голубого лунного света.

«Хорошо!» — подумал Степан, с удовольствием потянулся, постоял еще и, не зная, что делать дальше, хотел было снова зажечь лампочку, но вспомнил, что спички остались в пальто на кухне. Осторожно, стараясь не помять постель, он прилег с краю, заложил руки за голову и стал смотреть на тени от веток, беззвучно шевелившиеся на потолке.

Медленно приближаясь издали, женские голоса негромко и стройно пели незнакомую песню, очень хорошую какую-то.

Сто раз видел он тени от луны и слышал пение, но сегодня в нем точно перевернули старую исписанную страницу и открыли новую, совсем чистую, без единой помарки, на которой каждая тончайшая черточка отчетливо видна, — такую он чувствовал душевную ясность и радостную готовность впитывать новые впечатления.

Ему нравилось и то, что песня похожа на русские песни, и то, что она хотя и не русская, а все-таки понятна и трогает за душу.

Пение оборвалось, и немного погодя где-то совсем близко запел одинокий женский голос. Он был совсем не такой, какие бывают у настоящих певцов. Негромкий и трогательно неумелый, он слегка хрипнул на низких нотах, но Степан сразу понял, что именно его и слушал издали. Вскочив на ноги, он подошел к окну, слегка отодвинул уголок занавески.

Целые озера лунного света заливали поляны и пустыри, а дальние поля казались затопленными лунным наводнением. Против окна, шагах в двадцати, стояли и пели девушки.

Стараясь угадать ту, которая запела первой, он прислушивался, вглядываясь по очереди в серьезные лица, освещенные лунным светом, и вдруг сказал себе:

«Вот она!» С этой минуты он смотрел только в лицо этой, найденной девушки. Она пела, положив руку на плечо подруги. Ему ясно были видны ее черные, вразлет брошенные и приподнятые к вискам брови, туго обтянутая на груди блузка и красиво, в сдержанной усмешке, двигавшиеся при пении губы.

Скоро лицо окончательно слилось в его представлении с тем голосом, и стало казаться, что и не могло быть другого голоса у девушки с таким лицом.

В доме стукнула форточка, и хозяйка что-то сердито крикнула поющим.

Девушки умолкли, и одна из них, какая-то маленькая, которую он прежде и не заметил, выступила немного вперед, коротко рассмеялась и снова, потише, запела тем самым милым, особенным голосом, который он, затаив дыхание, только что слушал, во все глаза глядя в лицо другой.

Через минуту, когда пение кончилось, Степан с чувством какой-то обидной потери смотрел, как расходятся в разные стороны девушки: маленькая неторопливо поднялась по ступенькам крыльца, вошла в дом, и он услышал, как в сенях хлопнула дверь; а та, другая, у которой так красиво взлетали брови и шевелились губы, окликнув подругу удивительно не идущим к ее красоте резким голосом, ушла в другую сторону вместе с остальными…

В комнату постучала хозяйка и позвала пить чай. Степан пригладил волосы, одернул пиджак и, взявшись за ручку, толкнул дверь плечом.

Девушка слегка привстала навстречу, выжидающе вглядываясь и загораживая ладонью глаза от света лампы.

Степан пожал протянутую ему руку, ощутил нерешительное ответное пожатие маленькой жесткой ладони и сел за стол.

Хозяин выглянул из-за самовара, которым случайно или нарочно хозяйка загородила его от Степана, и, обрадованно посмеиваясь, быстро проговорил:

— Он ведь парусный, правда? Теперь я вспомнил.

— Кто такой парусный? — изумился Степан, заглядывая за самовар.

— Кораблик, вы же сами говорили: кораблик…

— A-а, на Адмиралтейском шпиле? Правильно. Вспомнили?