Навоз как средство от простуды (хроники пандемии)

Водитель был столь убедителен, что друзья согласились попробовать. По пути к новому месту таксист куда-то непрерывно звонил и с кем-то совещался на своем языке. Через короткое время машина остановилась у старого дома, какие определяют пейзаж этого района Санкт-Петербурга. Четырехэтажное здание смотрело облезлым фасадом на темную улицу. Ходить в этом месте вечером считалось опасным.

– Улица разбитых фонарей! – прокомментировал КЛАВА окружающую среду.

Через железные скрипучие двери друзья проникли в подъезд. Здесь пахло плесенью и мышами. Величественная, в чугунных сплетениях лестница – свидетель прошлого величия этих окраин, вела наверх. Друзья поднялись на третий этаж. На лестничную площадку, мощенную потертой шахматной плиткой, выходило три двери, ведущие в апартаменты. Слабый свет уличного фонаря едва проникал сквозь пыль подъездного окошка. Номер квартиры отыскивали с помощью подсветки мобильника.

Позвонили. Дверь приоткрылась. Изнутри выглянул лысый мужчина интеллигентного вида в спортивных штанах и растянутой майке. С ним друзья попали в темную прихожую, освещенную светом из ванны. Оттуда выглянула интеллигентная женщина в очках и переднике. Ее мокрые руки и шум стиральной машины выдавали ее занятия. Пара представилась и любезно предложила гостям выпить чаю.

В диком изумлении от этой домашней обстановки друзья согласились. Они едва разместились за узким столиком маленькой кухни. Хозяева остались стоять. За чаем вели непринужденную беседу о питерской погоде. В ходе обмена мнениями выяснилось, что девушка сегодня одна, а двоим будет стоить дороже.

НЮРА с сомнением посмотрел на хозяйку. Она напомнила ему учительницу начальных классов Веру Сергеевну – тот же усталый вид, те же скорбные морщины на лбу и мешки под глазами. Поняв ошибку, хозяева приветливо заулыбались и вежливо объяснили, что любовь ожидает в отдельном помещении.

Через темный коридорчик, завешенный одеждой, друзей провели в комнату, к цели их путешествия. Целью оказалась черная женщина невероятных размеров. Влезть на нее – что покорить Джомолунгму. Уже через час студенты на собственном опыте убедились, что в нашем прохладном отечестве африканские дамы ленивы и вялы. Местные хищницы вполне себе приспособлены к нашим суровым условиям, импортные – для любви не пригодны.

Впоследствии НЮРА и КЛАВА оправдывали себя на том основании, что отступить в той ситуации они не могли: одно дело обвести вокруг пальца хищниц из клуба, совсем другое – кинуть интеллигентную пару, содержащую притон вследствие нищеты.

Акт шестьдесят второй

Модун Аранччы-Кундул был первым якутским веганом. Свой поход против мясо-молочной продукции он начал еще в советскую пору, когда в силу общего дефицита олени и их производные составляли большую часть пропитания якутов. Летом Аранччы-Кундул питался в тундре, где ел мхи и лишайники, зимой, когда тундра вконец замерзала, Кундул, роя снег, подбирался к сухой траве, конкурируя за пищевые ресурсы с оленями. В трудные времена истощенный Модун лизал известку на стенах и жевал мел, который воровал в классах начальной школы.

Беспримерная борьба за права представителей фауны привлекла внимание к якутскому вегану – он стал известен международной общественности. Про него слагали песни и снимали кино. Коренное население считало Кундула блаженным, вроде сельского дурачка, поэтому выбрало вегана в Государственное собрание республики Ил Тумэн. Так началась политическая карьера Модун Аранччы-Кундула. В отличие от других депутатов, которые пришли в парламент исключительно по своим делам и кроме личного обогащения других идей не имели, Кундул нес с собой целую идеологию, хотя и довольно абсурдную.

Чем больше пресыщались чиновники и депутаты в пору стабильности, тем более нелепые занятия и идеи их привлекали. Когда яхты с силиконовыми подругами вконец приелись, а африканская охота на слонов и носорогов поднадоела, стало модным истязать себя разными способами. В это время количество сторонников сугубо растительной пищи значительно выросло. С этим ростом шла в гору и карьера вегана. Так он дорос до главы Департамента массовых мероприятий Санкт-Петербурга.

Утром, в начале декабря, искривленный многолетним рахитом, низкорослый и кривоногий Аранччы-Кундул сидел в своем кабинете за столом, широким как тундра, и принимал посетителей. Просители по очереди подходили к столу, льстиво улыбаясь, кланялись в пояс и пытались продвинуть свое прошение через стол поближе к его владельцу. На словах просьбу выражали коротко и громко – у Аранччы-Кундула было плохо со слухом, да и с русским языком было не ахти. Он больше понимал в междометиях, которыми оленеводы погоняют оленей.