Навои

Дильдор обняла любимую подругу, поверенную ее тайн и печалей, и горько зарыдала. Давлат-Бахт присела у изголовья мертвой девушки и, дрожа, заговорила сквозь слезы:

— Сегодня я не ночевала дома. Сейчас вошла, кричу: «Вставай!»— не отвечает. Подошла ближе, по смотрела, толкнула ее — она мертвая. Отравилась отравилась! Разве не видишь? Уже синяя. Пусть бы я умерла! Зачем я оставила тебя одну, почему не узнала твоей тайны!

— Ах, Давлат-Бахт, ты говоришь так, как будто не знаешь, какие язвы и раны у нас в сердце, — сказала Дильдор, заливаясь слезами. Разве легко жить вдали от отца и матери, от родных мест, в плену, похоронить в груди любовь и желания, пожелтеть и увянуть в девушках! Ах, моя Гуль-Санам, подружка моя люби мая! Я знаю, ты всегда желала смерти, но так бросить нас! — Дильдор прижалась щекой к холодному лицу подруги и еще горше зарыдала..

Комната наполнилась плачущими девушками. Вошла Гульчехра-биби. Старуха холодно посмотрела на умершую, скривила губы, нахмурилась и отвернулась. Хотя девушки плакали беззвучно, она быстро заговорила:

— Довольно! Плачьте потише, не беспокойте Хадичу-бегим. Идите, делайте свое дело. Мы сами все устроим и похороним ее там, где велел бог.

Служанки расходились неохотно, словно кто-то тянул их за шею.

Во время полуденной молитвы тело Гуль-Санам положили на носилки и понесли на кладбище. Товарки умершей повязали головы черными платками и три дня носили по покойнице траур.

Дильдор больше всех горевала о подруге. Каждый вечер она зажигала свечу и читала единственную известную ей суру корана в поминовение души Гуль-Санам. Ночами сон бежал от ее глаз, от мрачных Мыслей стыла кровь в жилах. Ее перестала пугать черная пропасть, разделяющая жизнь и смерть.

Но через две недели после страшного события в сердце и Дильдор неожиданно пробудилась жажда жизни.

Однажды, устав от беготни на большом приеме у Хадичи-бегим, Дильдор отдыхала одна в своей комнате. Вдруг в окне появилась физиономия старой гадалки, похожая на страшные лица, которые видишь в кошмаре.

— Это ты, Дильдор? — спросила старуха, пристально глядя на девушку воспаленными глазами.

— Да, я. Разве вы меня первый раз видите? — равнодушно ответила девушка.

Через минуту гадалка вошла в комнату и присела рядом с Дильдор.

— Дай руку, погадаю.

Дильдор удивилась любезности старухи. Эта ловкая женщина получала от Хадичи-бегим за каждое гадание целые узлы платьев, но никогда не гадала невольницам, несмотря на все их мольбы. «За каждое слово — динар», — говорила она, и все прикусывали языки.

Глаза девушки заблестели, она быстро протянула руку. Обычно старуха, гадая, таращила на человека воспаленные глаза я, прежде чем сказать что-либо понятное, болтала всякий вздор. Теперь же она схватила руку Дильдор и быстро зашептала:

— У моей доченьки есть возлюбленный, посланный богом. Богатырь, подобный Рустаму. Он, словно Меджнун, блуждает в нашем городе и ищет свою Лейли.

— Что вы говорите, бабушка! — бледнея, промолвила Дильдор.

— Помолчи. Ты знаешь Арсланкула? Дильдор, задрожав всем телом, вырвала свою руку.

— Опомнись, что случилось? — прохрипела старуха.

— Каждое ваше слово — правда, — прерывающимся голосом сказала Дильдор.

— Я всегда верно гадаю, — ответила старуха.

— Нет, бабушка, вы знаете Арсланкула. Это негадание.

— Говори тише, — испуганно вытаращила глава старуха.

— Когда вы видели Арсланкула? Где? Что он сказал? Он здоров? — Дильдор, вне себя от радости, готова была обнять отвратительную старуху.

— Ты с ума сошла! Где ты находишься? — Гадалка гневно встряхнула Дильдор и, поднявшись, прикрыта окошко.

Потом шепотом рассказала, что Арсланкул приходил к ней домой и со слезами просил ее сообщить Дильдор, — что он в Герате, живет в квартале Кудук-Баши, у своей тетки.

— Бабушка, дорогая! Будь у меня все сокровища мира, я бы не пожалела их для вас, — плача, говорила Дильдор. — А еще что он сказал? Моя бабушка, наверно, умерла… А про отца он ничего не говорил? Письмеца вам не дал?

— Письмеца? Язык в тюрьму приведет, письмо — на виселицу, дочка. Я остерегаюсь брать такие вещи. Не плачь. Вечное перо записало твою судьбу и судьбу твоего милого в разных книгах. Все это — воля аллаха.

Я тоже осталась на всю жизнь бея пары. Прощай, кра-сааица! — Старуха поднялась с места.

— Не уходите, бабушка. Я поведаю вам свое горе, а вы передайте Арсланкулу, — умоляла Дильдор, хватая крючковатую руку старухи-

Гадалка испуганно оглянулась и сердито сказала; — Довольно, довольно! Я и так знаю все твои горести. Решила раз в жизни сделать доброе дело — приняла на себя муку. Берегись, никому ни слова. — И старуха торопливо вышла.

Не в силах сдержать волнения, Дильдор с Льющимся сердцем опустила голову на подушку. «Не забыл! Дорогой мой! — думала она. — Будем ли мы когда-нибудь жить и страдать вместе? Сколько лет он был в этом городе, возле меня. Каким образом он встретился со старухой? Что он сейчас делает? Наверное, ищет способа повидаться со мной. Только бы он, по простоте, не пустился с горя на рискованное дело и не подверг свою жизнь опасности».