Навои

«Нехорошо так обижать людей. Нет более хрупкой вещи, чем сосуд сердца», — подумал поэт, сожалея о случившемся. Он съел ломоть лепешки с тмином. Внезапно вошел Хасан Сайях. Он весь дрожал.

— Беда случилась, господин, — невнятно сказал Хасан — Я взял похлебку, поставил перед Абд-ас-Самадом. «Господин эмир, говорю, уже откушали, давай поедим вместе». Клянусь богом, он весь посинел, и язык у него будто отнялся. Схватил чашку, — хотел во двор выбросить. Да нет, я ему не дал. Вылил похлебку собаке. Господин, здесь что-то неладно.

Навои резко поднялся.

— Не ошибаетесь ли вы? Не пустая ли это выдумка? — сказал он, хмурясь.

— Нет, помилуйте, беда, — настаивал Хасан Сайях. Когда они выходили из комнаты, в прихожей появились Шейх Бахлул и Хайдар.

— Все благополучно? — испуганно спросил Шейх Бахлул, глядя то на Навои, то на Хасана Сайяха.

Хасан Сайях, заикаясь от волнения, рассказал ему о случившемся. Хайдар выхватил кинжал из-за пояса и бросился во двор.

— Недоказанное подозрение. Зачем так суетиться? — недовольно сказал Навои Хасану Сайяху. — Бегите, задержите Хайдара, отнимите у него кинжал.

Шейх Бахлул и Хасан Сайях побежали следом за Хайдаром.

Навои вернулся в комнату и сел на прежнее место. Сердце у него усиленно билось. Во всем теле появилась слабость. Уголком глаза поэт взглянул на закованного льва.

Через несколько минут Шейх Бахлул и Хайдар возвратились.

— Все правда. Абд-ас-Самад бежал! — воскликнул Шейх Бахлул, облизывая пересохшие губы.

— Пусть хоть на небо взлетит, ему не уйти от меня! — закричал Хайдар. — Мы послали ему вслед нукеров. Я его заставлю выпить яд, а если откажется, сдеру с него шкуру,

— Для этого мерзкого человека любого наказания мало, — сдавленным голосом сказал Шейх Бахлул. Глаза его были полны слез.

Вбежал Хасан Сайях, в лице у него не было ни кровинки:

— Пес-то подыхает! Пнешь его ногой, и то не встает, — сказал он.

Навои с искренним сожалением покачал головой:

— Напрасно погибает собака. Зачем вы это сделали? Вы же знаете, собака — самая верная тварь.

Навои вытер со лба холодный пот. Его глаза, светившиеся всегда чистым огнем мысли, вдохновения и любви, теперь горели негодованием.

— Кто такой Абд-ас-Самад? Слабый, сбившийся с пути раб, существо, лишенное разума, — взволнованно сказал он. — Настоящие палачи, убийцы, гнусные преступники — в Герате. Они занимают высшие должности. Предатели! Они не знают цены нашей быстротечной жизни. Они похожи на холодный осенний ветер, от которого блекнут краски в цветниках. Друзья мои, это самые несчастные создания на свете. Счастье состоит в том, чтобы видеть, как радуются другие.

Они же пытаются достигнуть счастья, топча жизнь своих ближних, не знают они, что в этом корень их несчастья. Увы, судьба народа и родины — в руках этих насильников и злодеев. Мне было бы в тысячу раз легче и приятнее каждый день глотать яд, чем видеть все эти несправедливости.

Шейх Бахлул опустил покрасневшие от слез глаза и хранил молчание. Хайдар, вне себя от волнения, то садился, то снова вскакивал. Не в силах успокоиться, он отправился на поиски Абд-ас-Самада. Вечером, усталый, вернулся он ни с чем — Абд-ас-Самад бесследно исчез. Навои решил, что его спрятали подосланные люди.

Поиски продолжались всю Ночь, а под утро обезглавленное, залитое кровью тело Абд-ас-Самада нашли в глубоком овраге.

Глава двадцать шестая

I

Арсланкул кое-как позавтракал и надел рабочее платье. Когда он собрался уходить на хийябан, где уже две недели работал на постройке здания, раздался стук в ворота.

— Наверное, опять пришли сборщики налогов, — досадливо сказала Дильдор. — Сколько еще динаров осталось? Дайте деньги, избавьтесь от этой беды.

— Душа моя, что я могу дать? Мне еще не заплатили за работу. Маджд-ад-дин каждую неделю выдумывает новые налоги. Ей-богу, я когда-нибудь выкину этих сборщиков за ворота.

— Легче, легче, сынок! «В животе пустота, зато в ушах тишина!»—крикнула ему вслед старуха.

На улице Арсланкул увидел высокого, здорового старика — старосту квартала. Арсланкул, приложив руку к груди, поздоровался. Староста стукнул палкой землю и по обыкновению начал ругаться. Если Арсланкул еще раз пропустит молитву, он скажет мухтасибу, и Арсланкулу перед всем народом всыплют сорок палок. Зная, что с этим стариком, который управлял кварталом, как наездник лошадью, шутки плохи, Арсланкул обещал больше не пропускать молитвы и хотел продолжать путь.

— Не спеши, сынок, — сказал старик, хватам Арсланкула за плечо. — С сегодняшнего дня начинаются празднества по случаю свадьбы царевича Музаффара-мирзы. Мы живем не в каком-нибудь тупике, и на проезжей улице. Нужно украсить все дома и дувалы. Приказ султана. Принимайтесь за дело!

— Я опаздываю на работу! Меня ждут мастера.

— Какая там работа! Сегодня все мастера строят помосты и балаганы, — махнул рукой староста.