Наводнение

Cергей Хелемендик Наводнение

Дети, пока дети… страшно отстоят

от людей: совсем будто другое

существо и с другой природой.

Ф. М. Достоевский

ЧАСТЬ I

Огромная кукарача – красно-коричневый таракан, структурой своего панциря сильно смахивающий на черепаху, – с шумом и хлюпаньем допивала остатки пива из опрокинутой консервной банки. Когда пиво кончилось, кукарача медленно побрела в угол, приседая куда-то вбок, путаясь и заплетаясь в своих многочисленных конечностях.

Эта пьяная сцена – первое, что увидел Луис Хорхе Каррера, открыв глаза и обнаружив себя отнюдь не там, где он привык просыпаться по утрам. Единственным знакомым предметом в окружавшем его мире была консервная банка из-под пива. Все остальное было чужим и пугало. В доме, где обычно просыпался Луис, тоже были тараканы, но более скромных, почти приличных размеров и непьющие.

Мир проснувшегося Луиса на этот раз был замкнут в четыре стены, покрашенные или, скорее, обмазанные чем-то. Посреди комнаты на маленьком грязном столике валялись бутылки и остатки еды, облепленные муравьями. В темном углу, там, куда неторопливо и умиротворенно направлялась отдыхать кукарача, в довольно пикантной позе стоял резиновый манекен – женская фигура с облупленным носом и розовым чулком на правой ноге. Торчавший изо рта резиновой женщины окурок придавал ей зловещий и бандитский вид. Сам Луис лежал на широкой кровати среди измятых простыней голубого цвета под сенью массивного распятия, выточенного из черного дерева. Такие распятия висят над изголовьями кроватей во всех домах крестьян Эль-Параисо.

Луис встал, подошел к окну и увидел, что во дворе среди всяческой живности: поросят, взрослых свиней, кур и индюков, неизвестно почему собравшихся вместе, – лежала его собственная машина, перевернутая набок, и маленький черный поросенок весело пританцовывал вокруг.

Это было наваждение… Попытка Луиса обнаружить в комнате что-либо из своей одежды была крайне неудачной. Он нашел только носки, шнурок – и ничего больше. Особенно раздражало отсутствие часов. Не зная времени, пытаться вспомнить, что происходило вчера вечером и как он мог оказаться в этой хижине, казалось бесполезной и глупой затеей. Больше того – вспоминать было больно. Больно было двигать рукой, ногой, головой, больно думать…

Никогда в жизни Луис не испытывал ничего похожего. Казалось, что в желудок кто-то зашил чугунное ядро и оно перекатывается при малейшей попытке пошевелить какой-нибудь частью тела. Состояние было отдаленно похоже на похмелье, но все грустные симптомы похмелья были не только представлены в нестерпимо остром, болезненном виде, но помножены еще на что-то, незнакомое и страшное. Луису вдруг показалось, что он не в состоянии пошевелить даже кончиком мизинца. Но это было не так.

В следующее мгновение он летел от окна в самый темный и грязный угол комнаты, ухитрившись в полете положить ладони себе на затылок. Приземлившись, Луис затих, прижавшись к стене, и до него постепенно стало доходить, что причиной его маневра был оглушительно громкий звук, то ли выстрел, то ли взрыв, разорвавший воздух прямо перед открытым окном.

Прислушиваясь к звукам, доносящимся из окна, и не различая ничего, кроме миролюбивого похрюкивания и кудахтанья, Луис начал потирать ушибленное колено, а потом, движимый любопытством, на корточках пополз к окну. Именно в таком виде, в трусах, на корточках подползая к окну, Луис Хорхе Каррера предстал перед глазами девушки, тихо открывшей дверь и стоявшей на пороге.

Это была девчонка лет шестнадцати, среднего роста, хрупкая, большеглазая и серьезная. Она молча наблюдала за передвижениями Луиса и слегка щурилась.

Луис добрался до окна, осторожно высунул голову и, не увидев решительно ничего нового, невнятно выругался.

– Это Панчо опять застрелил поросенка! Не бойся, патронов у него больше нет. И потом, из его ружья можно попасть только в упор! – Девушка говорила хрипловатым голосом и, когда Луис повернулся к ней, улыбнулась, показав мелкие белые зубы. – Ты же не разрешишь Панчо приставлять ствол к своему уху. Даже взрослые свиньи не позволяют этого. Только поросята… – Девушка умолкла и продолжала рассматривать Луиса так, как изучают афиши на улице.

Луис нерешительно двинулся к ней, остановился и не сказал, а почти пропел странным расслабленным голосом:

– Где моя одежда?

– Откуда я знаю? – удивилась девушка. – Разве у тебя была одежда?

– По-моему, да… – Луис тоже пробовал удивляться, но интонация была тусклой и неверной.

Девушка наморщила лоб и вспомнила:

– Послушай, Панчо с утра носится с каким-то ботинком. Да, по-моему это был желтый ботинок. Твои ботинки желтые?

– Почему я здесь? – Лобовым вопросом Луис дал понять, что мелочи вроде цвета его ботинок не должны подменять главной темы.