Навья дочь

Других постояльцев, по словам Олеси, в «Лесной» не было. Комната, которая предназначалась им, оказалась просторной и светлой. Когда они разложили вещи, Олеся провела их по терему. Рассказывала, что он принадлежал ее семье уже несколько поколений. Показала светлицу, горенку – она именно так, по-старинному, их и называла.

Антон откровенно скучал, слушая вполуха и любуясь Олесиным профилем. Глаза Вики сияли – кто знает, отчего она, дитя двадцать первого века, так любила старину? Кружева недавно прясть начла – или что там делают с этими кружевами? На мастер-класс по гончарному делу решила записаться. Чушь какая-то. Куда ставить ее горшки? В гостиную с евроремонтом, на который Антон потратил все отпускные за несколько лет?

Олеся показала даже собственную спальню с расшитыми белыми полотенцами на стенах.

– Какие роскошные подзоры! – ахнула Вика, касаясь кружевных оборок на кровати, спускающихся почти до самого пола. – А какой узор!

Антон закатил глаза, однако Олеся польщено улыбнулась.

– Я научу вас вязать не хуже, – пообещала она.

Судя по информации в буклете, этим Вике и предстояло заниматься всю грядущую неделю. В перечень невероятно занимательных дел входили стряпня и рукоделие: вышивка, шитье, прядение и плетение на каком-то домотканом станке. Занятия нашлись и для Антона. Мастер резьбы по дереву должен был научить его мастерить игрушки-самоделки, плести короба, выстругивать посуду и домашнюю утварь и даже изготавливать мебель.

Серьезно, как Вика сумела его убедить?

– На рыбалку вы можете отправиться уже сегодня. Снасти уже приготовлены. Если поймаете рыбу – научу вас старинному рецепту царской ухи, – обворожительно улыбнулась Олеся. – А вот с резьбой по дереву придется подождать до завтра, когда вернется Михаил.

Антон не имел ничего против.

– А вечером баня, куда же без нее!

Олеся провела их на кухоньку, растопила самовар, чтобы напоить горячим чаем. Нашлась и свежая сдоба, и даже вареные в меду яблоки.

Остаток быстро угасающего дня Антон провел в умиротворенном одиночестве. Сидя в лодке, меланхолично забрасывал удочку в воду. Кажется, он понемногу начинал понимать, в чем прелесть жизни наедине с природой. В памяти всплывал образ Олеси. Миловидное лицо, глаза – будто зелень леса, улыбка, обнажающая жемчужинки зубов…

Антон вздрогнул от холода. Задумавшись, он не заметил, как на реку темным пологом опустился вечер. Он по-прежнему сидел в лодке посреди реки, но теперь ее воды казались ему слишком глубокими, слишком темными… Казалось, озеро вот-вот подернется рябью, наружу покажется опутанная тиной рука и, взявшись за край, с легкостью перевернет лодку.

Небо в кровавых разводах заката над головой, лес, в полутьме догорающего дня слившийся в одну монолитную стену… Антон поежился, бросил удочку на дно лодки и торопливо погреб к берегу. Ладони взмокли, и больше всего на свете он боялся уронить во влажную темноту весло. Спина заиндевела от ощущения, что в нее уперся чей-то взгляд – ледяной, враждебный.

Кажется, задышал Антон по-настоящему лишь тогда, когда оказался на берегу. Схватил корзину с рыбой – тремя несчастными худыми рыбинами – и, насильно сдерживая готовый перейти на трусцу шаг, направился к терему.

Его встретила сияющая Вика. Темные волосы собраны в растрепавшийся пучок, вокруг талии повязан вышитый фартучек.

– А я хлеб приготовила! Представляешь, впервые в жизни сама испекла!

– А Олеся где?

Улыбка Вики остекленела и разбилась. Да, пожалуй, получилось грубо.

– Она обещала научить меня варить уху, – выдавил Антон, с преувеличенным энтузиазмом потряхивая корзиной с рыбой.

Поджав губы, Вика пожала плечами.

– Кажется, пошла топить баню.

Они сели друг напротив друга и принялись ждать. Что-то тревожное было в этом ожидании. Антон вдруг понял, что на километры от них нет ни единой живой души. Что, если Олеся не вернется? Что, если охвативший его на реке ужас не был таким уж беспочвенным?

Он представил, как ищет по всему дому телефоны и не может найти. Как бросается к машине только для того, чтобы обнаружить, что шины проколоты. Как в суматохе теряет Вику и остается один на один с тем, что выходит к нему из леса.

Хлопнула дверь. На кухне показалась Олеся.

– Баня готова, – с улыбкой объявила она.

***

– Тебе ничего не показалось странным? – осторожно подбирая слова, спросила Вика.

Распаренные, розовощекие, как младенцы, они готовились ко сну. Антон замер на краю кровати. Неужели и его жене почудилось зло, дремлющее где-то в самой гуще леса?

– О чем ты?

– Зеркала.

Антон нахмурился.

– Не хочу показаться занудой, но на Руси никогда не вешали зеркал напротив кровати – боялись, что кто-то оттуда может украсть их душу. А церковь вообще в него смотреться запрещала. Греховным это было делом.

Антон начинал раздражаться.

– Ты вообще о чем?

– Просто послушай. У Олеси в спальне висит зеркало. Меня это смутило – она ведь так тщательно соблюдала весь этот старинный быт… Не знаю, почему, я захотела на него взглянуть, пока Олеся куда-то отлучилась. И…

– И что?

Вика задрожала.