Навеки вместе

— Как же очутился капрал в Пинске?

— Рейтар привел. Если лютый сам, у войта надежным псом будет.

— Значит, случай. Теперь с ним часто видеться буду, Да, слава богу, не знает меня.

— Это худо, — с сожалением заметил Шаненя. — Знать должен…

Глава шестая

Целый вечер Алексашка просидел на берегу Пины. Свежо возле реки, тихо. В такое лунное время любит играть на воде рыба. Иная выскочит из воды, сверкнет чешуей, и снова уходит в воду. Рыбы в Пине и Струмени много, да ловить ее боязно: смотрят за рекой экономы пана Луки Ельского. Поймают — не миновать плетей и клейма.

Второй день Алексашке нет работы — уехал Иван Шаненя за железом. Алексашка уже знает, что дермезы и дробницы на железном ходу Шаненя делать не будет. Неделю назад отковали две оси для передков, несколько швореней и поставили на виду, у дверей кузни: если придет кто, пусть смотрит.

Мысли Алексашки прервала Устя:

— Алексаашка-а!..

Приподнялся нехотя, подошел к хате.

— Соскучилась?

— Чуть не плачу! — фыркнула Устя. — Папаня приехал. Сказывал, чтоб в кузню шел.

Шаненя возле кузни распрягал вспотевшего коня.

— Едва дотянул воз, — жаловался Иван. — А дробницы словно пустые. Двадцать пять пудов железа запросто спрятались.

— Далеко брал?

— Далече… Давай снимем с воза, да побыстрее.

Железо перенесли в кузню и завалили мешками с углем. Потом присели на завалине.

Шаненя долго сидел молча. Алексашка понимал: неспокойно у него на сердце. В мужицких хатах все чаще говорят о казаках, которые должны прийти на выручку от панского гнета, и будет на Белой Руси вольница, как на Дону. Но в разговоры эти мужики не верят. Иван Шаненя решил сходить к православному владыке епископу Егорию. Владыка увел Шаненю в свою опочивальню и до полудня просидел с ним взаперти. С гневом рассказывал Иван о том, что чинят иезуиты. Епископ Егорий слушал, потупив седую голову.

— Знаю, человече. И патриарху Никону будет ведомо…

От Егория шел с легким сердцем. Теперь Карпуха разбередил душу снова.

— Пойдем-ка спать. Завтра на зорьке застучим…

На зорьке оба были в кузне. Шаненя приподнял горбыль, прижатый к крыше, и вытащил завернутую в тряпку саблю. Бережно вытер рукавом сверкающее полотно и, сжав деревянную рукоятку в широкой, сильной ладони, приподнял ее над головой.

Сабля была не длинная, с необычно широким полотном, вдоль которого от рукоятки и до носка тянулись две узенькие, ровные полоски. Возле рукоятки — сверкающие медью усы. Таких сабель Алексашке не приходилось видеть, хоть в Полоцк разный чужеземный люд заглядывал.

— Где такую раздобыл?

— Долгая история, — Шаненя рассматривал сверкающее полотно: не появилась ли ржавчина. — От деда досталась. Дед с Наливайкой ходил…

— Не на Руси кована, — заключил Алексашка, рассматривая саблю. — Железо отменное.

— Откуешь такую? — Шаненя хитровато прищурил глаз.

— Нет, пожалуй, — признался Алексашка и щелкнул ногтем по полотну. — Тут пазы. Их на станке делали… Такой станок видел в Полоцке. За кузней конь по кругу ходил и вертел дышло. От дышла привод на шестеренках. Он стружку снимает и паз точит. Заморский станок…

— А без пазов?

— Ежели без пазов, так откую.

Долго возились с углями — отсырел за ночь трут, и Алексашка насилу выбил из него искру. Раздул в ладонях и подсунул под сухую бересту. Та затрещала, свернулась в колечко, задымила и вспыхнула. Заухкал кожаный мех, и сразу запахло сладковатой гарью березовых углей. Алексашка закачал сильнее, и после каждого взмаха в лицо ударяла теплая упругая волна. Теребень подхватил клещами железо, проворно расшевелил им угли и сунул его поглубже. А рядом воткнул длинную ось, которую отковал несколько дней назад.

Пока железо разогревалось, Шаненя на доске прикидывал угольком размеры и контур сабли, топтался по тесной кузне, потом вышел и долго свистел Полкану — лохматому чуткому псу. Тот примчался, завилял хвостом, затерся ласково о ноги хозяина. Шаненя накинул на шею собаке веревку и конец прицепил к двери.

— Должно быть, готово, — Алексашка вытащил из горна железо. Бросил на наковальню и быстро застучал молотом, повторяя после каждого удара: «Га!., га!., га!..» Дождем сыпались белые искры.

— Мягкое, — неодобрительно покачал головой.

— Что поделаешь! Еще раза три выколачивать придется, — решил Шаненя. — Воздуха в нем много. А пан Скочиковский хвалил, что лучшего не найду…

Дважды Алексашка нагревал железо и выстукивал молотом. Потом калил, отпускал, снова калил и старательно выбивал. Покрылся испариной лоб, взмокла рубаха на плечах. Только к полудню вытянул железо в нужную длину, заострил конец, слегка выгнул в полудугу. Раскалил последний раз в горне и бросил в длинное деревянное корыто. Запузырилась, зашипела вода. Алексашка вынул из корыта саблю, долго рассматривал ее. И вдруг вздрогнул, круто повернувшись к двери. В одно мгновение бросил саблю в корыто. Выхватил из горна красноватую ось и яростно застучал по ней молотом.

Дверь в кузне заскрипела и знакомый голос спросил:

— Кто тут есть?

— Тьфу, напугал! — Шаненя уставился на Велесницкого. — Крадешься, словно кошка.

— Неужто испугался!