Наваждение Беса

– Куда поехала? – сдавливаю виски, словно голова развалится, если я не сделаю этого. Отпустил ведь девочку, чего лезть? Какого лешего мне это все надо – следить за ней, гадать, кому вздумалось сжечь ее дом?

– В ресторан. На автобусе. Я проводил аккурат до остановки.

– Никто тебя не видел, Лютый?

– Меня нет, а вот ее… Мне показалось, кроме вас девчонкой кто-то другой интересуется.

– Не понял сейчас. Повтори.

– Машинка за ней ехала. И возле общежития я ее на парковке заметил, а потом, когда Настя выскочила, водитель рванул и ехал до «Белого медведя». Передо мной и ехал.

– Номера не срисовал?

– Обижаете, Бесо Георгиевич. Вот номерок. Пробить бы надо… Что-то тут нечисто… Она ведь вас в поджоге обвиняет. И с универом у нее не ладится. Но вы ни при чем, я-то знаю…

– Давай его сюда, Лютый. И меньше болтай! А то я смотрю все уже…

– Ладно вам, Бесо Георгиевич. Пошел я… – он протягивает листок и уходит, понуро опустив плечи.

Глава 7.

Настя.

Оказывается, предательство – такое же отвратительное и жуткое зрелище, как расчлененный труп… Я смотрю на Ваню, понимая, что передо мной стоит не он… Другой человек, ставший одним целым с Варей… Катей, Машей… Другими, что у него были и будут? И я была бы другой после Беса… Не Настей, что любила парня Ваню, а другой – поломанной, растерзанной им женщиной. Так разве я могу винить парня за его поступок? Нет. Но мне все равно тошно… Горечь стремительно заполняет горло, я едва сдерживаю рвотные позывы, смотря на его растерянное лицо…

Варя шмыгает мимо меня мышью. А Ваня…

Беспомощность вмиг покидает его, сменяясь решительностью и… Даже не знаю, как назвать чувства, что сейчас его обуревают… Наверное, это удовольствие, что испытывает мститель.

– Мне… Мне плохо… Я пойду…

Правильно, Настя. Зачем тебе оставаться? Что ты хочешь услышать? Объяснения? Или, может, оправдания?

– Теперь мы квиты, да, Настюха? Тебя полдня трахал Бес, а почему мне нельзя? Скажи, почему? Ты еще посмела сюда явиться! Рассказать мне подробности или…

– Я пришла сказать, что он меня отпустил. Но… Это уже неважно, Ваня. Все теперь… неважно.

– Как это отпустил? Почему? И у вас ничего не было? Настя, скажи, прошу? Выходит, я дурак и…

Ваня подходит ближе и сжимает мои плечи руками, которые совсем недавно мяли чужие груди. Тянется к моей щеке губами, обдавая чужим запахом… Господи, как же мне тошно… Наверное, и ему было так же тошно предоставлять меня в объятиях другого?

– Вань, я пойду, ладно? И, да… Ты тоже имеешь право и… Я тебя, наверное, понимаю и не виню… Нелегко думать о том, что в этот самый момент твоя девушка в объятиях другого. Я… Пока…

Разворачиваюсь и, втянув голову в плечи, семеню к выходу.

– Настя, прости меня, – протягивает он хрипло. – Мне очень жаль… Я так виноват… Я места себе не находил. Думал, смогу простить и переступить через это. Но нет… Закрывал глаза, а там ты… С этим…

– Ладно, все неважно уже. Пойду я… – отвечаю надломленным шепотом. Я ведь тоже не все ему сказала. Кое-что все-таки скрыла…

– А как же мы? Неужели, все кончено? Насть, она ничего не значит для меня… Я вряд ли завтра вспомню ее черты лица и…

– А я буду помнить всегда, Вань. Поэтому нам лучше больше не видеться. Пока.

Пулей вылетаю из его комнаты и бегу в туалет. Запахи сырости и мочи срабатывают, как спусковой крючок – меня выворачивает наизнанку… Кажется, еще чуть-чуть, и наступит облегчение. Но этого не происходит. Боль, разочарование, беспомощность будто превращаются в бетонную стену. Я почти ощутимо чувствую на плечах ее тяжесть…

На автомате бреду к остановке. Покупаю в ларьке бутылку воды и жадно пью. Живот скручивают спазмы, в глазах темнеет. Мало то, что я весь день не ела, так еще и Ваня… Боже мой, как теперь изгнать из памяти эту картинку? И почему я такая впечатлительная? Как я жить буду со своей склонностью все идеализировать? Я и простить не смогу… Каким должен быть мужчина рядом со мной? Верным, любящим, терпеливым… Я была уверена, что мой Ваня такой… Я еще совсем девчонка, не знаю людей… И права не имею кого-то судить… Бес меня все-таки отпустил – значит не такой он ужасный, каким я его представляла.

В полной задумчивости сажусь в автобус и возвращаюсь в ресторан. Мой заплаканный и понурый вид говорит красноречивее слов – Нина Георгиевна вздыхает, завидев меня на пороге, и капает в хрустальную рюмку корвалол.

– Выпей, девочка. Отдышись и расскажи мне все. Я хоть отвлекусь – директор задрал, а в вип-кабинке сегодня пьяная компания. Глаза бы мои их не видели.

Нина Георгиевна закуривает и с наслаждением откидывается на спинку кресла, приготовившись меня слушать.

А что рассказывать? У меня и слов-то нет… Все словно сгорело внутри…

– У нее сиськи красивые, Ниночка Георгиевна. А у меня… вон… Видели бы вы, как он ее хотел. И смотрел так, что…

– Дура. Зачем подглядывала? – она выдыхает в воздух щедрую струю дыма.

– Потому что дура. У меня такое чувство, словно сердце через мясорубку провернули.