Наваждение

Но, пробежав несколько ярдов, она разглядела лицо мужчины — это был совсем не мистер Хайленд! Человек был гораздо моложе. Ники один раз видела его в городе, когда он, выскочив из дверей магазина, чуть не сбил их с ног. Какой-то миг они с мамой смотрели друг на друга, и их взгляды были похожи на тот, которым недавно на нее смотрела Тамми. Потом он вскочил в красный автомобиль с открытым верхом и уехал. Ники тогда удивилась и спросила у мамы, знает ли она этого человека. «Немного, — ответила Элл, — это сын мистера Хайленда».

Ответ поразил Ники. Если он был сыном мистера Хайленда, то они должны быть братом и сестрой? Но он был намного старше и, конечно, не мог быть сыном Элл. Эта мысль тревожила ее несколько дней, пока она не спросила об этом у мамы. И услышала, что у мистера Хайленда есть дети от трех различных женщин. Еще Ники было приказано не задавать больше подобных вопросов.

Узнав его теперь в окне автомобиля, Ники замедлила шаг. Надо ли ей садиться в машину? Она вспомнила, каким тоном ее мать говорила об этом человеке.

Но это был сын мистера Хайленда… И он приехал в его автомобиле…

Не успела она сделать еще несколько шагов, как человек в окне откинулся назад, окно начало закрываться, и длинный; черный лимузин уехал, Ники смущено глядела вслед. Зачем он приезжал? Ее вывели из задумчивости сигналы школьного автобуса, который собирался отъезжать. Она поспешила к автобусу и опять оказалась одна на заднем сиденье, так же, как утром.

И все время по дороге домой думала об этом человеке.

— Хорошо прошел день в школе? — спросила Элл, как только Ники вошла в дом.

— Да, мама. — Ники хотелось рассказать о сыне мистера Хайленда, но ведь мама запретила ей говорить о нем.

— Чем ты занималась?

— Я нарисовала две картинки.

— Дай мне посмотреть.

— Мисс Джун повесила их в классе, мама. Она сказала, что я смогу забрать их домой на следующей неделе.

— Это очень хорошо. Значит, все в порядке? Все были добры к тебе?

Ники помолчала: ей не хотелось расстраивать мать.

— Мисс Джун была очень добра… — наконец ответила она.

Элл вздохнула с видимым облегчением.

— Очень хорошо… Это очень хорошо…

На следующее утро Ники проснулась, чувствуя сильную боль в желудке. Элл испугалась, что рыба, которую они вчера ели на ужин, оказалась недоброкачественной.

Она немедленно позвонила доктору Бойнтону, который прибыл через двадцать минут.

Неряшливо одетый доктор, волосы которого давно нуждались в стрижке, осмотрел девочку и отвел в сторону мать.

— Что с ней, доктор? Может быть, она отравилась рыбой?

— Нет, все не так страшно, — ответил он с мягкой улыбкой, — я бы сказал, что это следствие нескольких вещей… Элл задохнулась, но доктор поспешил ее успокоить:

— Ничего серьезного, просто некоторая застенчивость и нервное возбуждение. Проще говоря, ваша дочь очень переживает начало школьных занятий.

— Но она сказала, что все были добры к ней. Она никогда не лжет…

— Я не думаю, что она солгала. И считаю, что ничего страшного не произошло… Просто нервы… Напоите ее теплым молоком с печеньем, дайте понять, что всем известно чувство страха и что нельзя ему поддаваться. Я уже поговорил с ней, но думаю, что у вас это получится лучше.

Элл поблагодарила доктора и взяла в холле свою сумочку. Хотя обычно она посылала счета доктора в компанию, где их оплачивали, на этот раз она не хотела, чтобы о болезни Ники узнал X. Д. Он и так уже достаточно наслышан о проблемах со школой.

— Сколько я вам должна, доктор? — спросила она.

— Ничего на этот раз.

— Но…

— Прошу вас. — Доктор жестом показал, чтобы она убрала сумочку.

— Вы слишком добры.

Отмахнувшись от благодарностей, он открыл дверь, потом остановился, на лице его отразилась борьба, было заметно, что ему нелегко это произнести:

— Я рад, что Ники пошла в школу, миссис Сандеман. Ей понадобится больше времени, чем остальным, чтобы привыкнуть. И ни в коем случае не сдавайтесь. Все будет хорошо, я уверен.

Элл была тронута. Неудивительно, что доктор знал о них все — ведь он даже принимал у нее роды. Он никогда не давал ей понять, что сочувствует ей, но и не пускался в рассуждения о морали, намекая на двусмысленность ее положения.

— Еще раз спасибо, доктор, — сказала Элл вслед доктору. Потом поднялась в спальню дочери. Комната была светлой и солнечной, с бело-розовыми обоями и белой в цветочках мебелью. Бледная Ники сидела на постели, укрытая одеялом, положив под спину две подушки. Она с испугом посмотрела на мать.

— Прости меня, мама, — произнесла она, — я не хотела тебя расстраивать.

— Ты меня совсем не расстраиваешь. — Элл обняла дочь. — Я рада, что с тобой все в порядке.

— Я завтра пойду в школу, — сказала Ники, — доктор Бойнтон говорит, что я должна туда ходить. Я обязательно пойду.