Наваждение

Скорей всего меня втайне мучила совесть, которую я пытался успокоить всякими доводами и отговорками. Ведь я лучше, чем кто-нибудь другой понимал, насколько чудовищна моя сделка, что она не только и не просто аморальна, но и противозаконна. Почему же я пошел на нее? Ведь я знал, что это плохо, что делать этого ни под каким видом нельзя. И все равно иначе поступить не мог. Я был как завороженный. Мной руководила, меня вела чужая воля.

* * *

А теперь настала пора поговорить о ревности. Можно, конечно, ее обругать, назвать ядовитой гадиной, незаметно вползающей в сердце и отравляющей жизнь. Можно назвать ее раковой опухолью любви, исподволь разрушающей самое себя. Все это так и не так. Ревность — верный страж любви, ее преданнейший сторожевой пес. Ревность — это страх потерять любимого человека. И неуверенность в нем. И отчаяние. И боль, боль, боль… Уже после того, как я переселился к Лере и стал жить с ней, как фактический муж, был короткий и яркий, как вспышка, миг счастья. Лера преобразилась — она стала прежней, такой, какой была вначале — веселой, беззаботной, счастливой, ласковой. Она то и дело нежно обнимала меня, садилась на колени, разглаживала своими мягкими пальчиками морщинки на моем лице, целовала меня в губы, глаза, нос….

Но это продолжалось недолго. На нее вновь и вновь накатывало плохое настроение. У нее было недовольное лицо, сердито поджатые губы, насупленный взгляд. Развеселить ее стоило большого труда. Она стала напропалую кокетничать с мужчинами, нарочито задирать моих приятелей, всячески, словно плохая провинциальная актриса привлекать к себе их внимание. Я терпеливо сносил все это. Особенно неприятен мне был ее флирт с Сержем. Они словно сообщники с насмешливым вызовом поглядывали на меня. А то вдруг, как по команде, поднимались и уходили на лестничную площадку или на кухню покурить. При моем появлении оба сразу замолкали. О чем они там шушукались. один бог знает. Спросить я не мог — это вызвало бы у нее приступ гнева. «Ты опутал меня с ног до головы — сделал своей рабыней, вещью, собственностью, ты и так контролируешь каждый мой шаг. Ты хочешь, чтобы я еще отчитывалась в каждом своем слове?» — зло сказала она мне, когда я довольно робко, стараясь говорить шутливо, поинтересовался, о чем они секретничают с Сержем.

Примерно раз в неделю — в субботу или воскресенье — она ходила к «мужу». Мне было запрещено там появляться. По ее словам, они с Кириллом обычно пили чай, играли в карты и трепались. Эти визиты не вызывали у меня подозрений. О нем она отзывалась пренебрежительно: «Пустой малый», «Нарцисс», «Босяк», «Хлюст». Иногда я даже заступался за него.

Три вечера в неделю Лера проводила на подготовительных курсах. Она относилась к занятиям очень серьезно — конспектировала лекции, аккуратно выполняла домашние занятия, писала контрольные, сочинения.

И все-таки меня не покидала странная неуверенность и беспокойство. Особенно стала тревожить меня ее крепнущая дружба с дочкой хозяйки квартиры — Эллой — высокой, красивой блондинкой, двигающейся с замедленной грацией, с очень изящной фигурой, красивым бюстом, с «загадочными» меланхоличными темно-серыми глазами. Элла любила выпить, и я боялся, что она заразит Леру этой пагубной, опустошающей душу страстью. Однажды в минуты откровения ее мать под строжайшим секретом рассказала о страшной драме, которая несколько лет назад разыгралась в их доме.

— Чье-то проклятие довлеет над нами, — грустно сказала она, вытирая белым платочком глаза. — Мы уже никогда не будем счастливы.

Об этой печальной истории я коротко расскажу. Мне кажется, она должна была стать для меня самого знаком беды, предупреждением. Но не стала. Меня мучила бессонница, дурные предчувствия.

Их дружба началась с невинного, казалось бы, увлечения яркими заграничными журналами мод, которые во множестве приносила Элла — она работала где-то художником-модельером. Вначале меня даже радовала эта дружба. Элла производила впечатление вполне серьезной, добропорядочной женщины. Она была разведена — ее маленькая дочь жила у родителей бывшего мужа. Однажды, когда я пришел из института, я застал Эллу и Леру на кухне весело болтающих, с разгоряченными лицами и блестевшими глазами. На столе стояла бутылка вина, пустая сковородка, две тарелки с огрызками мяса и пепельница, полная окурков. А надо заметить — я органически не выношу табачного дыма. Я поморщился и довольно кисло поинтересовался, по какому поводу пиршество.

— По поводу царства божьего внутри нас, — рассмеявшись, сказала низким хрипловатым голосом Элла. Лера переводила взгляд с Эллы на меня.

— То есть? — поморщив лоб, спросил я.

— Я собрала в нашем сквере шампиньоны, — с вызовом сказала Лера. — Мы пожарили их и решили отметить событие. Чем ты не доволен?

— Я всем доволен, — сухо сказал я и направился в нашу комнату.

Спустя какое-то время туда пришла Лера. Вид у нее был решительный.

— Вот что, — сказала она, прохаживаясь по комнате. Глаза ее сузились, кулачки были сжаты. — Мне это до чертиков надоело. Давай расстанемся.

— Лера, что с тобой?! Успокойся!