Наваждение

И только в палате, оставшись, наконец, одна, забилась в уголок дивана, куда ей разрешили пересесть с дурацкой каталки. И уставилась на свой живот. Потрогала, пощупала. Задрала край измятой и грязной блузы. На какой-то миг “зависла”, чуть потирая пальцами засохшие на ткани капли крови Димы. И перевела глаза на обнаженную кожу: ну ничего не изменилось! Все было так же! Тот же пупок, та же родинка справа!

Лиза не понимала.

Когда-то, очень давно, когда проходила все это лечение, десятки уколов, сотни таблеток - Лизе казалось, что она взорвется от счастья, если забеременеет. Сразу поймет, что это произошло.

А сейчас - вообще ничего не чувствовала. Пусто. Ноль.

Да она вообще не верила, что это правда, если честно. С чего они взяли? Ведь Лиза ничего не почувствовала. Не заметила ни одного изменения в своем состоянии! Может, это все ошибка? Но врачи, казалось, не сомневались. А у нее в голове это не укладывалось никак.

Лиза прошла столько этапов и отношений к самой возможности иметь ребенка. В восемнадцать лет вообще об этом не думала. Да и сколько девушек в этом возрасте хотят стать матерью? Именно матерью стать, а не “залететь” по неосторожности и оставить ребенка? Лиза не хотела. Или, скорее, даже не обдумывала. Она знала, что когда-нибудь у нее будут дети и она их обязательно полюбит. Но в перспективе. Не близкой. А тогда она сама себя в некоторых моментах еще ребенком чувствовала. И была одурманена, помешана на Калиненко. Даже не особо задумывалась о сравнении ценности выбора “ребенок-идол”. У нее этот выбор и не стоял. Да и реакция деспотичной матери на возможную беременность ужасала. Устранить тихонько все последствия - казалось идеальным выходом. И вернуться к Диме.

Потом все изменилось. Диму арестовали. Осудили. И Лиза…

Ты можешь не любить творог или булки. Но если тебе вдруг это запретят… Или кататься на велосипеде, на который ни разу до этого и не садилась. Начинаешь этим бредить. Мечтать. Сны об этом видеть. Прижиматься носом к окнам булочных или гладить сиденья велосипедов в витринах.

Вот и ей захотелось забеременеть до бреда, до зуда в голове. До новой одержимости. Даже не потому, что ребенка хотелось, а потому что себя вдруг ощутила ущербной. “Недоженщиной”. Инвалидом. А еще появилась обида и злость на Калиненко. Удобный объект для обвинения в том, что сделал ее такой. Способ убежать от мысли, что Лиза сама сделала выбор.

Потом и эти эмоции притупились. Когда стало очевидно, что лечение не помогает. Не ушли, затаились. И появилось настоящее сожаление. Горечь и боль от того, что она не сумеет узнать, как это: когда обнимаешь своего ребенка, держишь его ручку в своей руке? Утыкаешься носом в мягкие волосы, когда он спит на твоих руках, теплый и уютный. Родной. Твой и любимого мужчины. Современный мир дает так много картинок для болезненного и обездоленного воображения. А еще пришло сожаление о том, что она лишилась всего: и Димы, и ребенка от него. Частички того, кем была одержима, одурманена до наваждения.

После просто пришло смирение и, наконец-то, умение жить той жизнью, которая есть.

И вот в эту ее жизнь вернулся Калиненко. И Лиза поняла, что сумела простить и отпустить. Принять его таким, каков он. Признала и свою вину, свои ошибки. Получила то, что и не представляла уже, не мечтала, живя без планов, не заглядывая в будущее: уважение и признание, принятие тем, кого сама так безумно любила.

А сейчас… Ребенок. Ее. И Димы.

Предел мечтаний?

Тогда почему она ничего не ощущает, черт возьми?! И даже поверить этому не может? Не представляет как это Диме сказать? Да и что может в ответ услышать?

Или, как раз на последний вопрос она знает ответ?

ГЛАВА 19

Она так и не нашла возможности поговорить с Димой в этот вечер. Или не искала даже. А может, все еще сама не поверила в эту новость, вот и молчала. Да и некогда особо им было разговаривать. Сначала Дима отходил от наркоза и к ним постоянно заходили медсестры и врачи, контролируя то его, то ее состояние. Потом, не успело и двух часов после операции пройти, как в палату ворвался Калетник. О чем губернатор говорил с Калиненко, Лиза не знала: после вежливых расспросов о самочувствии и высказанных сожалений о произошедшем, ей выразительно дали понять, что в коридоре сейчас интересней.

А так как Лиза и так была слишком рассеянной, погруженной в во внутренние мысли, что заметил даже Дима, хоть едва пришел в себя, не спорила. Вышла из палаты, оставив их дела им самим. Ей сейчас своих сомнений с избытком хватало.

В коридоре находилась охрана и Виталий. Но Лиза их всех почти не заметила. Только поблагодарила Казака за ужин, который он принес ей из буфета. Стала у окна с тарелкой и пыталась в своем отражении найти хоть какое-то подтверждение тому, что узнала . Глупо, конечно. Но у нее так болела голова, даже после лекарств, которые врачи разрешили выпить, что ничего умнее в разум не приходило.