Наваждение

— Это не зомби. Зомби не станет выходить на охоту вечером, — произнесла Нинон словно в ответ на мои мысли. Она подошла и подняла валяющуюся на земле руку. Она лишь слегка поморщилась. Я не мог оторвать взгляда от широкого обручального кольца на безвольно повисшем безымянном пальце. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы определить, что перед нами мужская рука, оторванная в плечевом суставе. И между прочим, оторванная не так давно, поскольку не успела окоченеть и от нее исходил пока еще слабый запах гниения.

— Не зомби? — переспросил я, хотя хорошо расслышал, что она сказала. Просто эта новость мне совсем не понравилась, и я требовал объяснений.

Она бросила руку под какое-то колючее растение и вытерла пальцы о джинсы. Ее побуждения были мне вполне понятны: кому захочется без надобности держать такое в руках? И мы не могли забрать ее с собой. У нас не было ящика со льдом, в котором мы могли бы ее хранить. К тому же я не представлял, каким образом мы можем заявиться с этим в ближайший полицейский участок и доложить о случившемся местным правоохранительным органам. Она не скрывала своих намерений. И все же меня покоробило то, как хладнокровно и безжалостно она отшвырнула кусок трупа. Нинон могла быть по-настоящему пугающей.

— Нет, это гуль, истинное творение Франкенштейна. Эти хуже. По-настоящему хуже. Зомби, совершая убийство, выполняют приказ, а гули убивают просто потому, что им нравится питаться людьми. Они быстрые, очень сильные и стойкие к дневному свету. Некоторые из них очень хитры. Они могут мыслить. И поступать по своему усмотрению.

— То есть, ты говоришь, это был гуль?

Знаю, знаю, я вел себя как идиот. Просто я никак не мог переварить сказанное. По крайней мере, я не спросил ее о том, что меня действительно интересовало: как, черт побери, можно было создать такого монстра? Творение Франкенштейна? Разве можно человеку пришить части тела животного? Но этот вопрос мог и подождать. Самое главное она уже сказала — они были сильны, быстры, умны и любили есть людей. Факультатив по базовым основам монстрологии пришлось отложить до поры до времени.

— Как минимум один. Обычно они перемещаются парами, а иногда сбиваются в стаи. Черт возьми! Сен-Жермен действует слишком быстро. Либо находится здесь дольше, чем я предполагала. Как же теперь застать его врасплох?

Впервые за все время в ее голосе послышались нотки отчаяния. Она вернулась к джипу.

Я ничего не ответил, но внутри меня росла решимость избавить мир от этого больного ублюдка. У меня уже давно не осталось к нему ни капли сочувствия. Его чернота становилась для меня все чернее и чернее.

— Нам нужны еще ружья и патроны.

Нинон открыла дверцу и выпустила Коразона. Пунцовые пятна пылали на ее бледных щеках. У нее не было времени снова намазаться автозагаром или подкрасить волосы.

— Думаешь, этот человек был жив? Когда ему оторвали руку? Может, нам стоит его поискать? — спросил я, не в силах ничего с собой поделать. Это был дурацкий вопрос. Мертвые не истекают кровью, во всяком случае, не так сильно, а рука была покрыта запекшейся кровью. У этого парня не было шансов выжить.

— Нет, он уже был мертв, — солгала Нинон, глядя мне в глаза. Она не хотела, чтобы я мучился.

— Я с большим удовольствием убью этого сукина сына! — сказал я, ни на миг не покривив душой. И я не гуля имел в виду, хотя был совсем не прочь, чтобы эта тварь тоже сдохла. Меня коробило от одной мысли, что чудовище ходит теми же дорогами, что и человеческий род, и дышит с нами одним воздухом.

И снова Нинон поняла меня без слов. Утешало хотя бы то, что мы по-прежнему считали себя людьми.

— Да, как ни печально, это так. — Нинон вернулась к своему джипу. — Я все время повторяю себе, что у нас нет другого выхода. И надеюсь, что, когда наступит время, мы сможем принять правильное решение. Знаешь, а ведь он последний. Единственный во всем мире, кому известно, как воскрешать мертвых, создавать всех этих гулей и зомби. Если мы убьем его до того, как он найдет себе преемника, все закончится — благополучно или нет, кто знает.

— Спасибо, Господи, за малейшие поблажки, — пробормотал я. Как ученый я был бы не прочь сохранить эту информацию. Как человек, пусть даже весьма условный, я мог желать лишь одного — чтобы эти знания пропали.

— Честно говоря, я и подумать не могла, что придет день, когда я буду так искренне желать кому-то смерти. То, что сейчас я могу убивать без малейшего сожаления, отнюдь не радует.

Она имела в виду, что боится, не начинаем ли мы сами превращаться в монстров. Мне стало очень паршиво оттого, что я ничем не мог ее утешить. Но что можно на это сказать? Я и так знал, что наполовину демон. Просто мой разум и чувства не спешили смириться с переменами в моем организме и новыми жизненными обстоятельствами.

— Давай взглянем на вещи с позитивной точки зрения… — начал я.

— Да, я слушаю.

Она захлопнула дверцу и принялась осматривать вмятину, оставленную срикошетившей пулей.

— В такие моменты я начинаю радоваться тому, что вампир. По сравнению с остальным вампиризм выглядит вполне приемлемо.