Наваждение

Парень глянул сверху вниз на меня, все еще сидевшего на корточках. Или, точнее, сквозь меня:

— Джентльмен приберет. Все равно уже взялся. Пошли.

Я видел, что бедняжка не смеет его ослушаться, но и передо мной испытывает неловкость. Мне стало ее жалко, и я кивнул, вместо того чтобы ответить этому самоуверенному красавчику резкостью.

— Конечно, приберу. Все равно уже взялся. Не беспокойтесь. Идите.

— Спасибо! — Улыбка расцвела на ее лице, как вешний бутон, а я, наверное, к этому моменту уже любил цветы.

— Не за что. Все равно заняться нечем.

Я глядел ей в спину — узенькую, с проступающими сквозь тонкую ткань халатика позвонками. Позвонками… звонки… серебряные колокольчики… музыка…

И вдруг дикая мысль мелькнула у меня. Я, всегда такой чопорный, даже для одинокого холостяцкого завтрака сервирующий стол по всем правилам — с двумя тарелками, нож справа, вилка слева, — короче, я решил подобрать с затоптанного вагонного пола и по крайней мере лизнуть этот шоколадный пломбир. Как голодающий Поволжья.

Но, наверное, пребывал я в полной прострации, потому что по ошибке взял да и лизнул кусочек сухого льда. Обжег кончик языка.

Минус семьдесят восемь с половиной градусов Цельсия — не шутка. Да уж, мне было не до шуток…

За всю дорогу до Москвы мне удалось урывками видеть ее еще несколько раз. И даже однажды перекинуться с ней парой слов.

Она спросила, нет ли у меня знакомых в каком-нибудь театральном институте. Но таковых не имелось, среди людей искусства я никогда не вращался, и Катя потеряла ко мне всякий интерес.

В последний раз я поглядел на мою Русалочку, выйдя из поезда в Москве, на перроне Ярославского вокзала.

Она семенила за своим спутником, с трудом волоча тяжеленный чемодан. У спуска в метро толпа сомкнулась за ней, и я потерял ее из виду.

Как мне тогда казалось — навсегда.

…А моя жизнь с того дня потекла совсем по-иному. Конечно, я не забросил свои камушки и не сменил профессию. Зато стал замечать и ценить многое из того, чего прежде для меня попросту не существовало.

Оказывается, так здорово, когда после холодов начинают лопаться почки на деревьях и из них выглядывают влажные зеленые клювики, которые потом превращаются в сочные листья!

Но есть своя трогательная, щемящая красота и в том, что листва по осени желтеет или краснеет, готовясь проститься с земным существованием.

Оказывается, можно пожалеть и приютить тощего помоечного котенка. И даже привязаться к нему.

Оказывается, слабые люди не всегда никчемные…

Оказывается, воспоминания и мечты могут быть куда реальнее, чем все предметы материального мира, вместе взятые…

Но вот главное открытие: оказалось, есть на свете вещь гораздо более загадочная и непостижимая, гораздо более заманчивая, чем структура самого сложного кристалла.

Это — любовь.

Часть первая

Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных
линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.

Уильям Шекспир

Глава 1 ДЕМОН

В конце того давно минувшего, но незабываемого мая, когда Екатерина Криницына заканчивала восьмой класс, ночи в Рыбинске уже стояли такие теплые, что можно было гулять хоть до самого рассвета.

…Услышав тихий свист под окном, Катя выскользнула из-под одеяла, под которым лежала прямо в платье.

Убедившись, что девятилетний братишка Игорек уже мирно посапывает, она босиком прокралась к раскрытому окну и первым делом передала наружу растоптанные туфельки, а уж потом сама перешагнула через подоконник.

Какая удача, что они живут на первом этаже! Повезло и с тем, что семья Криницыных небогата и воров опасаться нечего, а потому незачем ставить на окна защитные решетки, как у многих соседей. А значит — можно тайком от родителей встречаться ночью с Димой.

Катина мать была женщиной строгих правил и, узнай она о поздних отлучках дочери, непременно обвинила бы ее Бог знает в каких грехах.

А грехов-то и не было. Было только чистое, пронзительное счастье…

Сильные заботливые Димкины руки подхватили Катюшу и так аккуратно опустили ее, что ступни сами скользнули прямо в туфли.

Не сговариваясь, двое влюбленных сразу направились к «своему» местечку — детской площадке в соседнем дворе, которая в это позднее время всегда пустовала.