– Мда... – Уголок рта матери приподнялся в горькой усмешке. – Я тружусь во имя созидания, а моя дочь будет разрушительницей... Вот оно, хвалёное продолжение рода, на котором так настаивала Владычица Дамрад.
– Война ведётся не ради разрушения, – осмелилась заметить Северга. – Она нужна для защиты своих земель и присоединения новых. Для расширения и обогащения государства. Выходит, это тоже в некотором роде созидание.
Ресницы матери дрожали, словно она пыталась стряхнуть с них не то слезу, не то какую-то мысль. Впрочем, слёз на её глазах Северга никогда не видела.
– Хм... У тебя, несомненно, есть ум, но он какой-то извращённый, – сказала Воромь, откидываясь на спинку стула. – Видимо, сестра всё же была права, и мне не стоило работать во время беременности: быть может, расходуя свою душу, я каким-то образом потратила и часть твоей. Обогащение... А жизнь для тебя имеет какую-то ценность?
– Чья именно? – уточнила Северга.
– Ничья. Просто жизнь. – Отпив глоток травяного отвара, мать задумчиво отодвинула кружку в сторону.
– Это слишком общий вопрос, матушка. Когда дело доходит до драки, общие вопросы уступают место частным. Не бывает «просто жизни». Есть моя, твоя, чья-то ещё. И тут уже надо смотреть, чья жизнь имеет большее значение.
Северга давно заметила: если говорить жёсткие и спорные вещи, идущие вразрез с представлениями матери, та оживала. Эта проклятая отстранённость лопалась, как кокон, и мать спускалась на землю, в «здесь и сейчас». Для этого её приходилось тормошить, и только самые острые слова могли пробить эту корку отчуждённости.
– Да... Мне жаль, что я не говорила с тобой. – Руки матери с длинными холеными когтями устало легли на крышку стола. – У тебя есть ум, но у меня не было ни сил, ни времени его заточить и направить... И выросло то, что выросло. Но, пожалуй, ты впишешься в ту область, в которой хочешь занять место. Поступай как знаешь, это твоя жизнь.
Немногие женщины выбирали путь воина, но Северге было на это плевать. Её сердце покрылось панцирем, а тело закалилось скалолазанием и плаванием в ледяной воде. Она обратилась к Гырдану, и тот сказал:
– Не знаю, зачем тебе это нужно, но могу посодействовать. В Туманном Гнезде есть школа для воинов Её Величества Владычицы Дамрад, я сам её прошёл и имею там кое-какие связи. Могу тебя туда устроить, но учти – там тебе придётся забыть о том, что ты женщина. К тебе будут относиться так же, как ко всем – никаких исключений и преимуществ.
– Я согласна, – сказала Северга.
Туманное Гнездо – нечто среднее между селом и маленьким городишком – лежало над горным ущельем, леденящая глубина которого отчасти скрадывалась завесой вечного тумана. В тех горах вили гнёзда драмáуки – огромные ящеро-орлы, опасные твари, частенько нападавшие на навиев. Их яйца размером с конскую голову считались вкуснейшим лакомством в любом виде – сыром, варёном или жареном; кроме того, желтки ускоряли рост волос в три-четыре раза, а в составе различных снадобий обладали свойством снимать самую страшную боль. Охота за этими яйцами была опасным удовольствием: ящеро-орлы хватали зазевавшихся обидчиков своими мощными лапами, мгновенно раздавливая грудную клетку; прежде чем навий успевал что-то предпринять для своего спасения, его сердце лопалось, а это означало верную смерть.
Высокая каменная стена и мощные ворота, увитые чёрным плющом, от прикосновения к которому на коже вскакивали болезненные и долго не заживающие язвы – такова была угрюмая и холодная наружность места, куда лежал путь Северги. Внутри этих стен ей предстояло пройти жестокую переплавку, ковку и выйти из этого горнила твёрдым и смертоносным клинком.
Она мокла под ледяным дождём, стоя в строю вместе с тремя сотнями новичков на площади для общих сборов. Над головами раздавался хрипловато-зычный голос, внушительно сопровождаемый грохотом непогоды:
– Ну что, дохляки и засранцы, сунули свои любопытные сопливые носы в прибежище головорезов Дамрад? Захотелось стать сильными, да? Так вот, слушайте, что я вам скажу, и это будет правда, для кого-то – без сомнения, горькая. Вы – ничтожества. Сопляки. Вонючие кучки дерьма. Не скулить! Сейчас вы именно это из себя и представляете. Жалкие говнюки и больше ничего.
Внешне девушка слилась с толпой вновь прибывших, но внутри у неё, как и у всех остальных, клокотало раскалённое, как лава, негодование, а ноздри раздувались. Струи воды неприятно ползли по телу, ветер выдувал из костей остатки тепла, мокрая одежда липла к коже, а здоровенный сутулый дядька с блестящей лысой макушкой, глубоко посаженными угольками свирепых глаз и мощной челюстью добавлял к телесным неудобствам ещё и душевные, поливая новичков потоками оскорблений и язвительных слов.