Навь и Явь

Будучи гостьей в доме, Тихомира могла лишь временно согреваться чувством принадлежности к этому большому и дружному семейству, но беда, которая его постигла, в полной мере касалась и её. Нельзя было допустить, чтобы смолкли песни Дарёны, чтобы глаза матушки Крылинки выцвели от слёз, чтобы маленькая Рада не играла и не баловалась, а ходила печальная...

Ночью, когда все разошлись по постелям, только глава семьи и её старшая дочь хранили бодрствование за столом. Отблеск пламени масляной плошки мерцал в глазах Твердяны, превратившихся в слепые ледышки; медленно высвободив руку из-под ладони Гораны, она нащупала кувшин с хмельным, налила себе, чуть расплескав, и единым духом осушила кружку.

– Ох, не ко времени эта слепота, не ко времени, – горько вздохнула она. – В самый разгар работы!..

– Ничего, вылечишься, – желая её утешить, сказала Горана. – Вода из Тиши всё исцеляет.

– Исцеляет, да не всё, – покачала головой Твердяна. – Тут что-то другое нужно.

– Что?

– Подумать надо...

Тихомира остановилась на пороге, взглядом спрашивая позволения присоединиться. Горана кивнула, и гостья села к столу. Твердяна незряче шевельнула по-кошачьи чутким ухом.

– А, это ты, Тихомира... Тоже не спится? Что ж, посиди, выпей с нами. Только невесёлое это питие, сама понимаешь.

Летняя ночь вкусом вишнёвой браги согрела нёбо, и северянка, собравшись с мыслями, сказала:

– Есть в наших краях вершина огнедышащая, Ворчун-горой зовётся. Макушка у неё в виде широкой чаши, в которой огненное озеро плещется и булькает. Годами тихо стоит гора, а порой разворчится, загремит что-то у неё в брюхе, и жидкий огонь из недр земных течёт через край по склонам алыми лентами... Это нечасто случается, но даже в спокойные годы никогда не гаснет озеро огненное в жерле – ночами на вершине сияет алое зарево. Клокочет в каменной чаше живая кровь Огуни, и если в неё окунуться, можно исцелиться от всего. Сама я не пробовала, но в наших краях есть поверье: надо нырнуть в жерло Ворчун-горы, выбраться и погрузиться в волшебный сон-оцепенение, дав крови Огуни застыть тонкой корочкой на коже. Когда скорлупа остынет, её нужно разбить, и под ней откроется обновлённое и исцелённое тело. Вот я и думаю, Твердяна: ежели вода из Тиши оказалась бессильна, так может быть, Огунь твоим глазам прозреть поможет?

Задумчивая складка пролегла на лбу ослепшей оружейницы; Твердяна опустила голову, и ледяной блеск мертвенно-белых глаз скрылся в тени мрачно нависших бровей – так луна прячется за пологом клочковатых зимних туч.

– Слыхала я что-то краем уха про эту гору, – молвила она наконец. – Но не знала, что она может исцелять. Верно говорят: век живи – век учись... Может, и правда стоит попробовать.

– Конечно, стоит! – с уверенностью поддержала Тихомира, чувствуя тёплую искорку надежды, зажёгшуюся в сердце. – Не только сила Лалады может прогонять хвори, но и наша покровительница Огунь жаром своего пламенного сердца умеет исцелять тех, кто вверил свою жизнь под её власть и защиту, кто служит ей и почитает её.

– Что думаешь, дитя моё? – обратилась Твердяна к дочери, хотя внутренний свет решимости уже озарил её лицо, сделав его черты сосредоточенно-острыми.

– Тебе решать, – ответила Горана. – Больше ничего в голову не приходит, как ни крути.

– Значит, остаётся только возложить наши надежды на Огунь, – заключила Твердяна. – Благодарю тебя, Тихомира, за добрый совет... Ну, утро вечера мудренее – идёмте сейчас отдыхать, а на рассвете отведёшь нас на Ворчун-гору.

Сказано – сделано. Твердяна поднялась из-за стола и, бережно поддерживаемая дочерью под руку, поклонилась гостье и вышла. Тихомире оставалось только последовать их примеру и отправиться в свою комнату.

Лечь-то она легла, да только сон не шёл. Все мысли беспокойным роем устремлялись к огнедышащей горе, чьё алое дымящееся жерло стало средоточием их чаяний, и Тихомира, покинув мягкую постель, перенеслась на свой родной суровый север – под звёздный купол глубокого чёрного неба. Шагнув из прохода и ощутив сквозь подошвы обуви горячую шероховатость камней, она окунулась лицом в палящее дыхание раскинувшегося перед нею круглого озера лавы, которое озаряло желтовато-красным отсветом края огромной впадины на вершине горы. Было оно шириною около версты, а окружала его узкая полоса берега. На поверхности озера темнели причудливо-складчатые наплывы остывающей лавы, в трещины между которыми сочилось ярко-рыжее сияние и нестерпимый, пахнущий серой жар. Лишь в двух местах у самой кромки берега прорывалась наружу раскалённая кровь земли, кровь Огуни. Вспучиваясь и сердито бурля, она ломала корку и пускала извилистые лучи новых трещин, а из недр горы слышался низкий, рокочущий гул, от которого ступни Тихомиры ощущали дрожь каменной тверди.