Навь и Явь

– Где тебя носит? Млада тебя зовёт!

Матушка Крылинка тоже утирала счастливые слёзы, гладя и вороша рано поседевшие кудри дочери. Млада сидела в постели с Зарянкой на руках, и на её губах впервые за долгое время проступала улыбка – пусть слабоватая и усталая, как осеннее солнце, но вполне осознанная, настоящая. Чувствуя нарастающую блаженную слабость, Дарёна ухватилась за дверной косяк; встреча с незабудковыми очами чёрной кошки надвигалась со сладкой неизбежностью, слишком прекрасная и яркая, чтобы устоять на ногах под её светлой тяжестью. Удивительное дело: ни разу не подвело Дарёну присутствие духа на поле боя, среди сражённых песней навиев; не лишилась она чувств от страха, когда глядела в жёлтые глаза Марушиных псов в лесу; не убежала Дарёна прочь и от жуткого отражения в зеркале из хмари, а рука её не дрогнула, нанося удар кинжалом обвившемуся вокруг тела щупальцу, но сейчас, под взглядом Млады, она сползла на пол по косяку, пронзённая знакомой ласковой синевой родных глаз.

– Дарёнка... Лада, что с тобой?

Нет, ей это не мерещилось: встревоженно-нежный голос принадлежал Младе. Цепляясь за него, как за соломинку, Дарёна боролась с властно подкосившей её счастливой слабостью. Млада, видно, хотела броситься к ней, но на руках у неё была малышка, да и сама она ещё не вполне вернула себе телесную силу после длительного пребывания в болезненной малоподвижности.

– Сиди, Младуня, сиди, мы сейчас... – Матушка Крылинка сама кинулась к Дарёне и, кряхтя, помогла ей подняться с пола. – Ну чего ты, чего ты? – пыхтела она. – От радости, что ль, обалдела? Ну-ка, вставай, не пугай Младу... Расселась тут... Вот так, другое дело.

Это было просто и тепло, как свежевыпеченный хлеб – уткнуться в родное плечо и ощутить в ответ объятия. Сколько раз ласка Дарёны оставалась безответной – сколько горьких, невыплаканных раз! Сейчас же Млада одной рукой прижимала к груди Зарянку, а другая нежным кольцом обнимала плечи Дарёны. Сколько раз её губы сохраняли безучастное безмолвие – сколько гулких, скорбных, пронзающих сердце раз... А теперь они щекотали мокрые щёки Дарёны и прижимались к её губам быстрыми, короткими поцелуями, слегка колкими и сухими, пристально-изучающими: Млада с закрытыми глазами, на ощупь обследовала её лицо, будто пыталась удостовериться – а та ли Дарёна рядом с ней? Обследование её удовлетворило, и она притиснула жену к себе – так крепко, как только могла.

– Благодарю тебя, лада... За дочку, за всё... За то, что ты есть.

Силы в её руках было ещё всё-таки немало, и Дарёна придушенно пискнула. С тихим смешком Млада чуть ослабила хватку, пожирая пристально-синим, тёплым взглядом её лицо, словно не могла налюбоваться.

– Вот и радость наконец-то в доме у нас, – смахивая со щёк слезинки, вздохнула матушка Крылинка. – А то всё горе да горе... Родительница-то твоя, Твердяна... Калинов мост они с Вукмирой закрыли, в утёсы обратились.

Млада не удивилась, и Дарёне в сердце стукнула светлая, как летний вечер, догадка: а ведь и впрямь встречались их души там, за гранью...

– Ведомо мне сие, матушка, – молвила Млада, передавая малышку Дарёне и раскрывая Крылинке объятия.

– Ох, дитятко... – Крылинка уткнулась в плечо дочери и беззвучно затряслась. Мешались в этих слезах и медовая сладость счастья, и полынная горечь утраты.

Вернулась из кузни Горана, и сёстры крепко обнялись. Старшая рассказала о походе к Озеру потерянных душ, и Млада снова притянула к себе Дарёну, целуя её то в висок, то в щёку, то в губы, а та самозабвенно льнула к ней, нежась в лучах солнечного комочка радости, сиявшего в груди.

– Не промах у тебя жёнушка, ох, не промах! – посмеиваясь, молвила Горана. – И навиев песнями горазда оглушать, и с Марушиными псами не побоялась лицом к лицу встретиться, а как она того гада из Озера кинжалом пырнула – о том я уж молчу. Может за себя постоять! Гордиться ты должна такой супругой.

– Я и горжусь, – щекотно мурлыкнула Млада Дарёне на ухо, обдавая её тучей уютных и упоительных мурашек. – А ещё ко всем её заслугам надо добавить вот эту – самую главную. – И Млада скользнула ласковым взглядом в сторону крохи, попискивавшей и сучившей ножками на подушке рядом с родительницами.

– Ну, это уж вы вместе постарались, – усмехнулась Горана.

Перед ужином сёстры посетили баню. Ходить могла Млада пока только с поддержкой, и плечи Гораны послужили ей надёжной опорой; плелись они медленно, с передышками через каждые пять шагов, и путь от постели до крыльца занял чуть ли не полчаса. Горана предложила:

– Давай-ка я тебя отнесу, сестрица, этак-то быстрее выйдет. Или через проход пойдём, чего маяться-то? Слабенькая ты ещё.

– Нет, – измученно выдохнула побледневшая, запыхавшаяся Млада. – Сама... Своими ногами.

– Ну, сама так сама, – не стала настаивать оружейница. – Расхаживайся потихоньку – и то дело. Когда в постели долго лежишь, силушка из рук-ног уходит.