Навь и Явь

Ночь прошла в тягостном бодрствовании. Зачем ей такой длинный отпуск? Чем она будет заниматься, куда себя денет? Северга не представляла себе, как и на что убить столько свободного времени, дарованного ей Владычицей. Великодушный подарок, но, как часто случается с подарками, малополезный. Мысли женщины-воина возвращались к той девушке в голубом кафтанчике, она представляла её себе танцующей с покрывалом, и призрак воображаемых ножек скользил по рисунку зеркально отшлифованного каменного пола. Сосущее чувство пустоты разъедало душу изнутри.

Отец, протрезвевший за ночь на улице, проголодавшийся и озябший, поскрёбся в дверь дома с первыми лучами рассвета. Дом доложил о его приходе и спросил распоряжений, но Северга не спешила. Она нежилась в купели с тёплой водой и выскакивать по первому требованию не намеревалась, и вскоре отец, потеряв терпение, начал барабанить в дверь кулаками и пятками, крича:

– Открывай, безмозглый каменный короб! Я не чужак, не гость! Я живу здесь, ты не можешь меня не пустить!

«Безмозглый короб», однако, ждал распоряжений новой хозяйки, не велевшей никого пускать до особого приказа, и новоиспечённый вдовец, потеряв все полномочия, превратился из постоянного жильца в крайне назойливого гостя. Устав шуметь, он присел на ступеньки крыльца.

– Да что это такое?! – слезливо жаловался Барох утреннему зябкому воздуху и озарённой молниями воронке в небе. – Мало того что овдовел, так теперь ещё и домой не пускают... Ни пожрать, ни выпить, ни согреться... И кто не пускает? Родная дочурка, чтоб её драмауки сожрали!

Наконец дверь открылась. Сперва Барох увидел высокие сапоги с холодно поблёскивавшими чешуйками брони, потом – стройные и сильные, великолепные бёдра, обтянутые чёрными кожаными штанами, кожаный пояс с пряжкой и кожаную же облегающую безрукавку, не прикрывавшую пупка. Скрещенные на груди мускулистые руки и пальцем не шевельнули, чтобы помочь ему встать, а у Бароха, как назло, вступило в поясницу. Годы разгульной и невоздержанной жизни давали о себе знать и превратили его из умопомрачительного красавца в обрюзгшего бедолагу, заросшего седеющей щетиной, с залысинами на лбу, брюшком и вечным похмельным недомоганием.

– Ну что, доченька, выгнала батьку, да? – кисло ухмыльнулся он, струхнув от грозного вида женщины-воина, прислонившейся плечом к дверному косяку. – Даже погреться не пустишь?

– У тебя свой дом есть. – Угрюмые чёрные брови Северги даже не шелохнулись. – Волю матери я не нарушу, отдам тебе все причитающиеся по завещанию деньги и ключи от твоего нового жилища.

Перед Барохом упал, увесисто звякнув, туго набитый монетами мешочек и связка ключей с подвеской из гладко обточенного кусочка мрамора в форме яйца.

– Этими ключами воспользуешься в первый раз, чтобы подтвердить свои права на дом. Дальше он будет уже сам открывать все двери. Где он находится, ты знаешь. Денег хватит на первое время, а там... Кормись сам, довольно сидеть на чужой шее.

Подобрав деньги и ключи, Барох с кряхтением кое-как разогнулся. Боль в пояснице скрутила его не на шутку.

– Ничего... Ничего, твой батька ещё кое на что годен, – проскрежетал он зубами. – Вот увидишь, бабёнки ещё будут виться вокруг меня, чтобы заполучить в мужья!

Северга хмыкнула, вся олицетворённое презрение.

– Да на что ты там годен, пень ты трухлявый! Кто согласится посадить себе на шею великовозрастное дитё, пропившее последние мозги? Впрочем, если дело выгорит, искренне порадуюсь твоему успеху. Удачи.

И дверь захлопнулась.

...

Не зная, куда деть свой отпуск, Северга скучала дни напролёт, думая о красотке, которую она лишила девственности прямо на улице Чахрева, среди обезглавленных тел. Прикинув так и сяк, она пришла к выводу, что ей не хватает под боком кого-то тёплого. Выйдя рано утром на крыльцо в полном воинском облачении и натягивая перчатки, Северга приказала дому:

– Никого не впускать до моего возвращения.

Её путь лежал в завоёванный Чахрев.

Она без труда отыскала то место: дожди даже ещё не смыли кровь с мостовой. Потом всё помнящая хмарь ей подсказала, куда девушка направилась после, и вскоре Северга, перемахнув высокую ограду, служившую скорее для обозначения владений, нежели для защиты, уже стучала в дверь довольно богатого трёхэтажного дома, похожего на её собственный. Дом, конечно, отозвался приятным хрустальным перезвоном, но никто и не думал отдавать ему приказ впустить гостью. Северга нутром чуяла – внутри кто-то притаился в страхе.

– Милая, не прикидывайся, что тебя нет дома! – насмешливо крикнула она, зная, что её голос слышен хозяевам, передаваясь по звуководу. – Это я! Помнишь меня? Ты, кажется, обещала накормить и напоить меня. Предложение ещё в силе?