Nautilus Pompilius

Вспоминает Сергей Гурьев, один из организаторов фестиваля:

Когда появилась “Разлука”, она произвела впечатление культурного шока; тогда мечтой любого менеджера стало привезти эту группу в Москву, Москву потрясти и так далее. В Питер (на пленум СК. – Л.П.) была специально экипирована экспедиция, посмотреть, как все выглядит на концерте; оказалось, еще круче, чем думалось. И как раз намечался фестиваль в Черноголовке, такой был научный городок с особым статусом, где больше разрешали, чем в Москве.

В Черноголовке царила идиллия: интеллигентная аборигенная молодежь сплошь из научных сотрудников, тщательно отобранные гости из столицы – человек сто, кто в автобус влез; четкая организация, отличная гостиница, от нее по одну сторону – зальчик мест на шестьсот, по другую – лес, за лесом озеро, туда ходили купаться. И ближе к полуночи все проживающие слышали, как марширует по лесу “Наутилус”, сам себе распевает: “Марш, марш левой, марш, марш правой...” Кто-то пораженно выдохнул: “Вот... Идет живой „Наутилус“”. Как будто там уже ходил когда-то мертвый “Наутилус”...

На следующий день – концерт, последний концерт Потапкина перед армией, просто очень хороший концерт. В результате – третье место согласно социологическому опросу (впереди “ДДТ” и “Алиса” – неплохая компания!).

Параллельно происходили странные концерты “то ли в Рыбинске, то ли в Саранске”... Там было весело: аппарат “трехполосный” – три колонки на сцене, не слыхать ни черта, зал набит – из деревень крестьян автобусами привозили... Три хлопка в зале, публика спит... Директорствовали тогда Саша Калужский и Костя Ханхалаев, они эти концерты устраивали. Впрочем, тоже практика...

11 сентября открылся фестиваль в Подольске, знаменитый фестиваль, “ключи от Москвы”... Открывался в обстановке перестроечной неразберихи, когда никто не знает, что уже можно, а что еще нельзя. То открывался, то обратно закрывался с последующим все-таки открытием. Перед самым стартом рассылались неугомонными комсомольцами телефонограммы, что, мол, ехать не надо; пару часов спустя за подписью Рудинштейна уходили телефонограммы противоположно-пригласительные; неразбериха творилась полная. Но и в этой сутолоке “Наутилусу” отведена была собственная роль, образцово-показательная, на грани анекдота: среди организаторов в последний момент произошел раскол на тему “вызывать свердловчан или не вызывать”.

Свидетельствует Сергей Гурьев:

Комета (Наталья Комарова. – Л.П.) решила, что в Подольске бардак, а свердловские группы, они такие аристократичные, интеллигентные, любят комфорт... Какой-нибудь “Цемент” из Риги, он поймет, а Свердловск может и не понять, там люди благообразные, их в это пекло тащить как раз и не нужно. Поэтому повторные телефонограммы не надо посылать, не прилетят так не прилетят... А мне было обидно, и я настропалил Рудинштейна, чтобы он все-таки в Свердловск позвонил. Комета потом ходила и думала: “Кто их вызвал? Я же не хотела; у нас могут с ними отношения испортиться!.. В гостинице в туалете свет не горит, а тут группа из Свердловска!..” Правда, музыканты немножко переживали, ныли, но, с другой стороны, комсомолки любили их больше всех, бегали, гладили им воротнички.

Что удивительно, суровые уральские рокеры и поныне в качестве первых воспоминаний о Подольске обыкновенно выкладывают, что свет в сортирах не горел, что спали на матрасах и укрывались матрасами... Как ни крути, люди-то благообразные... Но ничего, сдюжили. Под открытым небом, под дождичком, спали, укрывались, пили сухое вино; были там дикие очереди за вином, да еще нужно было идти за ним в сам Подольск.

Бродил по коридорам Майк, и было его жалко.