С учетом сказанного мы должны принять трезвый взгляд на проблему. Нам следует свести к минимуму цену, которую мы выплачиваем смертями, пристрастиями и ущербом, возможно наносимым нашей экономике за счет, скажем, заметного падения производительности. Однако вопрос не только в том, как защитить себя; нам следует оценить также скрытые блага, которые психоактивные вещества могут дать нашей культуре. В некоторых профессиях — подумайте, например, о министре финансов, пилоте дальнего следования, стрелке, экстренном хирурге — повышение на время концентрации и психической производительности послужит всеобщим интересам. Следует ли в принципе запрещать такие духовные переживания, какие вызываются некоторыми классическими галлюциногенами? Приемлемо ли закрывать серьезным студентам теологии и психиатрии доступ к таким измененным состояниям сознания? Допустимо ли вынуждать всякого, кто ищет ценных духовных или религиозных переживаний — или просто хочет попробовать сам, — нарушать закон и рисковать, принимая неизвестные дозы неочищенных веществ в опасной обстановке? Многие аспекты текущей наркополитики произвольны и этически не продуманы. Этично ли, например, рекламировать такие опасные, вызывающие пристрастие вещества, как алкоголь и никотин? Следует ли правительству, облагая такие вещества налогами, наживаться на самоубийственном поведении граждан? Следует ли разрешать фармацевтической индустрии напрямую, без посредства врача, продавать такие вещества, как риталин и модафинил (как в Новой Зеландии и США)? Нам потребуются точные законы, охватывающие каждую молекулу и ее нейрофеноменологические свойства. Нейроэтика должна учитывать не только физиологическое воздействие вещества на мозг, но и взвешивать психологический и социальный риск в сравнении с внутренней ценностью переживаний, производимых тем или иным состоянием мозга, — а это сложная задача. Она станет проще, если мы сумеем установить основополагающее моральное согласие, поддерживаемое большей частью населения — теми гражданами, ради которых вырабатываются правила. Власти не должны лгать своей целевой аудитории; им, скорее, следует заботиться о восстановлении доверия, особенно молодого поколения. Регулировать черный рынок труднее, чем легальный, а политические решения обычно действуют на потребителя гораздо слабее, чем культурный контекст. Одни законы тут не помогут. Чтобы справиться с вызовами, представляемыми новыми психоактивными веществами, понадобится новый культурный контекст.
Пример 2: этика и животныеСегодня многие считают, что новые формы светского гуманизма могут стать решением завтрашних проблем. Красивый философский исторический мотив в этом контексте представляет классическая идея Иммануила Канта о том, что каждый человек должен уважать весь человеческий род в своей собственной личности и может требовать такого же уважения от других людей. Мне же кажется, что оба аспекта недостаточно глубоки и потому неизбежно поверхностны. В действительности речь должна идти обо всех существах, способных испытывать страдание на уровне сознательного опыта, и мы должны уважать право на существование всех существ, обладающих я-моделью, которая делает их субъектами, потенциально способными к страданию17. В принципе, нам не следует убивать ни одно создание, в котором можно предположить потенциал к субъективно переживаемому осознанному желанию продолжать существование. Это имеет непосредственное отношение к нашему собственному достоинству (и я кратко вернусь к этому вопросу в эпилоге): если мы не уважаем способности страдать в представителях нечеловеческих видов, мы не можем уважать ее в себе. И, если мы не принимаем всерьез страха перед смертью других сознающих субъектов, мы не способны выработать достойного отношения к собственной смертности. Вот почему традиционного гуманизма мало. Речь идет не о принадлежности к определенному биологическому виду, а обо всех сознающих системах, которым свойственна я-модель определенного типа. Я надеюсь, что более глубокое научное понимание основ самосознания в будущем позволит уточнить эту мысль.