Наука логики

Знание («понятие») становится здесь субъектом некоторого процесса, в котором оно, постоянно меняя словесную форму на предметно-вещественную, само изменяет свою величину, свои масштабы, отталкивает себя как прибавленное знание от себя самого, как исходного знания, саморазвивается. Ибо движение, в котором оно присоединяет к себе новое знание, есть его собственное движение, следовательно, его возрастание есть самовозрастание, самоуглубление, саморазвитие. Оно получило магическую способность творить знание в силу того, что само оно есть знание…

Поэтому тут совершенно так же, как в процессе производства и накопления прибавочной стоимости реальные формы этого процесса выглядят как формы «самовозрастания стоимости», логические формы (реальные формы производства знания) начинают выглядеть как формы саморазвития этого знания. Тел самым они и мистифицируются.

И состоит эта мистификация «всего-навсего» в том, что схема, совершенно точно выражающая моменты деятельности профессионала-теоретика, принимаются и выдаётся за схему развития знания вообще.

Абсолютно та же мистификация, что и в политэкономии, где «товар» и «деньги» оказываются «метаморфозами», которые попеременно принимает капитал, чтобы совершить акт «самовозрастания».

Формула капитала (= накопленного прибавочного труда): Д — Т — Д*, — в противоположность формуле простого товарного производства и обращения, где Деньги только «опосредствуют» обмен и «исчезают» в конечном пункте движения, в Товаре.

Но коварство этой формулы (Д — Т — Д*) заключается именно в том, что здесь «и товар и деньги функционируют лишь как различные способы существования самой стоимости: деньги как всеобщий, товар — как особенный и, так сказать, замаскированный способ ее существования»[15].

И если движение «стоимости» рассматривается сразу в той форме, которую оно обретает в капитале, т. е. в форме «Д — Т — Д*», где исходной точкой выступают деньги, а товар — играет роль посредника-средства акта «приращения» исходной денежной суммы, то «стоимость» уже неизбежно начинает представляться субъектом обеих «форм своего собственного проявления» — и денег, и товара, то есть некоторой таинственной «сущностью», которую мы уже вынуждены предположить существующей до своего «обнаружения» в деньгах и в товаре…

В этой формуле уже имплицитно (скрыто, неявно) заключено то представление, что и «товар» и «деньги» суть только мимолетные «метаморфозы стоимости», своего рода маски, в которых она выступает, поочередно их сбрасывая и надевая, чтобы совершить акт «самовозрастания». Мистификация заключена уже в том, что товар взят сразу как «форма проявления стоимости» — наряду с деньгами — в то время, как дело обстоит как раз наоборот, и сама «стоимость» первоначально возникает, рождается в качестве «формы товара», в качестве абстрактного момента этой «простейшей экономической конкретности». Разоблачая мистификации, связанные с категорией стоимости, Маркс поэтому и подчеркивал, что его исследование начинается не с анализа «стоимости», а с анализа товара.

С логической точки зрения это принципиально важно, ибо именно анализ товара, товарной формы продукта труда, разоблачает тайну рождения, возникновения «стоимости», а затем — и тайну ее «проявления» в деньгах, в денежной форме.

Если же «товар» рассматривается сразу в той роли, которую он играет в движении капитала, — процессе, точно выражаемом формулой «Д — Т — Д*», в роли «опосредующего звена», замыкающего цикл, началом и концом коего выступают деньги, то тайна рождения стоимости становится принципиально неразрешимой, остается тайной.

Совершенно то же самое происходит с понятием «мышления», с «понятием понятия» в гегелевской схеме.

Гегель непосредственно исходит из рассмотрения мышления, уже развитого до степени научного мышления, научного познания, — мышления, уже превратившегося в Науку, и рассматривает не процесс возникновения знания, а процесс его приращения, в ходе которого ранее накопленное знание играет активнейшую роль.

Совершенно естественно что реальные вещи, созидаемые реальной же деятельностью человека, рассматриваются здесь исключительно в той их роли, которую они играют в пределах этого процесса — процесса приращения уже накопленного знания — уже имеющихся «определений понятия», зафиксированных в слове, в «языке науки».

Гегель фиксирует те моменты, которые действительно пробегает процесс мышления в его развитой форме, в форме науки, как особой (обособившейся) сферы разделения общественного труда, — и формула, которая совершенно точно отражает тут поверхность процесса, выглядит так: С — Д — С, где С — словесно зафиксированное знание, знание в его всеобщей форме, в форме «языка науки», в виде формул, схем, символов всякого рода, моделей, чертежей и т. д. и т. п.