Наука и народ

Да, правительство выказало в этом случае мудрость не­сомненную. Оно поняло, что просвещение народа будет гибельно для него, для государственной власти, для целой империи. Екатерина II, без сомнения, умнейшая из по­томков Петра, писала одному из своих губернаторов, ко­торый, поверив ее обычным фразам о необходимости на­родного просвещения, поднес ей проект об установлении школ для народа: «Дурак! все эти фразы пригодны, чтобы морочить западных болтунов; ты же знать должен, что коль скоро народ наш станет грамотным, ни ты, ни я не оста­немся на своих местах». И действительно, народ, познавший при свете науки свою силу и свою настоящую пользу, не захочет платить ежегодно несколько сотен миллионов рублей и отдавать свою кровь на содержание империи, все существование и процветание которой со времени ее основания было и необходимым образом всегда будет основано на его разорении и рабстве.

Народу нашему, по счастливому выражению, высказав­шему в двух словах вековые требования его, нужны пре­жде всего Земля да Воля. Империя же наша в особенно­сти и вообще всякое военно-бюрократическое государство устроены так, что если б они даже хотели, они ни того, ни другого решительно дать народу не могут. В тот день, когда народ наш это поймет, империи не будет, следо­вательно, все существование ее основано на народном невежестве. Как же надеяться после того, чтоб прави­тельство когда-либо захотело серьезно распространить просвещение в народе? И не право ли оно, с своей точки зрения, когда противится всеми возможными мерами со­зданию рациональных школ для народа?

Нет сомнения, что оно поступает бесчеловечно, жесто­ко со всеми искренними ревнителями народной науки. Но мы удивляться его жестокости, ни даже упрекать его в ней не станем. Оно делает свое дело. Дело же всякого государства — душить народ для сохранения себя; точно так же как дело людей революции — разрушить государ­ство для избавления народа.

«Кто устоит в неравном бое?» Сила настоящего, без сомнения, за государство. Но зато сила будущего и, наде­емся, не слишком далекого будущего — за народ.

Мы удивляемся, напротив, тем, которые решаются утверждать, что правительство могло не закрывать воскрес­ных и других школ, основанных передовыми людьми для народа; могло терпеть образование и процветание рабочих артелей; могло выдержать свободную критику и даже из­влечь для себя пользу из бесцензурного печатного слова; мог­ло не звать к себе на помощь лучшего представителя госу­дарственной мысли и пользы нашего государственного па­триота Михаила Николаевича Муравьева-вешателя; могло не засекать и не расстреливать крестьян, не сумевших раску­сить с первого раза комедию мнимого освобождения; не купаться в польской крови * и не ссылать на каторгу, в заточе­ние и не губить сотни наших молодых людей, отдавших себя делу народного просвещения и народного освобо­ждения; что оно могло, одним словом, помирить интересы, империи с интересами русских и не русских народонаселении, работающих на нее как рабы и заключенных в ней, как в остро­ге. Признаемся, что нам такая вера в способность прави­тельства не делать зла и делать добро, творить чудеса не только по минусу, но также и по плюсу казалась всегда удиви­тельною наивностью.

Мы к этой наивности не причастны; ждем от прави­тельства или даже, вернее, от государства, интересы которого оно представляет, всякого зла; и наперед обе­щаем, что как бы гнусно оно и впредь ни поступало, мы не только удивляться не станем, но будем видеть в его мерзейших поступках естественные и необходи­мые проявления его существа. Удивимся, напротив, и мало порадуемся, когда ему удастся сделать хоть ма­лейшую вещь в действительную пользу народа; пото­му что эта капля случайно сделанного им добра возбу­ждением новой и непременно глупой веры в него мог­ла бы произвесть много зла.