Насвистывая в темноте

Я даже не стала утруждать себя, рассказывая Тру, до чего я уверена, что это Расмуссен. Ну какой в этом смысл?

— Не беспокойся, — сказала Тру из темноты, и жар ее тела мешался с моим собственным, пока светлячки мерцали на нашей тумбочке. — У меня есть план, как с ним поквитаться. И заодно отобрать назад мой велосипед. Спокойной ночи, Сэл.

Она сунула в рот палец, прижала к груди свою куклу и быстренько отвернулась, будто дождаться не может утра, потому что завтра — Великий День.

— Спокойной ночи, Тру.

Когда сестра заснула, я встала, пошла в мамину комнату и из нижнего ящика комода вытащила ее желтую ночную рубашку, взяла папин «Таймекс» с трюмо и надела себе на руку. Потом легла в ногах ее кровати и, засыпая под стучание дождика, пыталась припомнить то время, когда бояться было нечего.

Глава 19

— Сааалли… Сааалли!

Голос сестры вырвал меня из сна. Я задергалась, чтобы бежать к ней, спасти. За Тру гонится Холл? Или Расмуссен?

— Иду! — завопила я в ответ, стараясь выпутаться из маминой желтой ночнушки.

Тру влетела в спальню, с разбегу запрыгнула на кровать.

— Проснись же, черт, уже почти полвосьмого, а точно в восемь нам надо быть в парке!

Сестра хлопнула меня по голове подушкой, спрыгнула с кровати и плюхнулась перед маминым трюмо. Не спросила даже, с чего это я надумала спать в маминой комнате, но, судя по отражению ее лица в зеркале, уже, наверное, поняла и теперь ждет, не скажу ли я что-нибудь. А пока намазала веки голубыми тенями, чиркнула вишнево-красной помадой по надутым губкам, перевернула флакончик «Вечера в Париже» и растерла по запястьям. Потом встала, снова огрела меня подушкой и говорит:

— Жду тебя внизу. Шевелись. Я тебе кое-что покажу. — И умчалась.

Я стащила с себя мамину ночную рубашку, поцеловала папины часы и положила их на прежнее место. Одевшись, сбежала по черной лестнице, толкнула проволочную дверь — и нате вам пожалуйста. Интересно, метеорологи на радио всегда так ошибаются? Четвертое июля 1959 года выдалось чудесным. Сегодня моя Тру победит на конкурсе украшения велосипедов, потому что, вот это да, ее «швинн» выглядит просто супер! Наверное, проснулась пораньше и потрудилась над ним еще. Вот только сумеет ли Тру доехать на велике до парка? Слишком уж он увешан цветами, и лентами, и папиросной бумагой.

Тру стояла перед великом, сжимая в поднятой руке что-то похожее на огромный рожок мороженого, сделанный из того бумажного пакета, который она нашла у лагуны. На голове у сестры красовалась корона или нечто такое из алюминиевой фольги, которая заканчивалась острыми шипами — совсем как на строгом ошейнике Грубияна.

Она стояла как столб и очень серьезно вглядывалась в даль.

— До тебя не дошло? Я статуя Свободы!

— А-а-а… — протянула я, опасаясь приближаться к шипастой короне, которой ничего не стоило выколоть мне глаз.

— Это piece de resistance, ясно? — хихикнула Тру. — Я искала фотографию Свободы в библиотеке, и миссис Камбовски научила меня еще нескольким французским выражениям. Ты знала, что статую нам подарили французы?

Жаль, не было у меня фотоаппарата «брауни». Я бы сфотографировала Тру и сразу, как снимок напечатают, побежала бы с ним в больницу к маме. Тру была такая красивая и такая… иностранная.

— Тебе нравится мое chapeau?

Я огляделась по сторонам, надеясь догадаться, что такое это самое шапо.

Сестра ткнула в свою корону.

— А-а-а… — сказала я снова. — А рожок с мороженым зачем?

Тру повертела им передо мной:

— Никакой это не рожок, садовая башка! Это факел. Еще я взяла старую простыню, будет платьем, но ходить в нем нельзя, сразу падаешь.

Она осторожно выкатила велик со двора и медленно двинулась вниз по склону холма, я плелась в хвосте. Поглядывая на Тру, пока мы шли к парку, любуясь тем, как солнце играет на блестящей шапо, я размышляла, как защитить сестренку. Надо разработать какой-то план спасения нашей маленькой статуи Свободы. Почему раньше мне не приходило это в голову? Ведь если Расмуссен убьет и снасилует меня, Тру совершенно точно не вынесет этого. Никому не под силу так громко насвистывать в темноте. Даже моей Тру. Значит, нужен план действий. Как в одном из фильмов, что показывали в кинотеатре «На окраине». С Хэмфри Богартом. У него имелся план на все случаи жизни. А мой план такой: разоблачить Расмуссена. Нужно шпионить за ним, застичь за каким-то неприглядным делом или найти какие-то улики, чтобы всем и каждому стало ясно, кто он на самом деле. Но сначала стоит поговорить с Мэри Браун, она самая лучшая шпионка в нашем квартале. Прямо Мата Хари. Или, может, подождать похорон Сары Хейнеманн, которые назначены на завтра? Придет ли Расмуссен на похороны? В фильмах убийца иногда заявляется на похороны жертвы. Как Мэри Браун, она тоже вечно околачивается поблизости от места, где устроила поджог. Нюхает гарь и улыбается чему-то.

Вот это зрелище!