Настроение на завтра

Это занятие напоминало ему скорее приятное увлечение, чем работу. Он аккуратно ссыпал из колбы на листок фольги порошок — результат очередного эксперимента, сворачивал фольгу пакетиком и вкладывал в папиросную коробку. Затем укрывал пакетик ватой и на тыльную сторону крышки наклеивал этикетку, где были указаны все компоненты, введенные в состав порошка. Коробку заклеивал узкой лентой пластыря, оборачивал листом плотной бумаги и снова заклеивал пластырем. Все было прочно, надежно. В хорошем настроении Хрупов шел на почту и отправлял заказную бандероль Данильцеву.

Сегодня, выходя из почтамта, он встретил Марину Старбееву. На ней была яркая спортивная куртка.

Он поздоровался и деловито предложил довезти ее до института на такси.

— Спасибо, я за билетами. В кино.

— Десять лет не ходил в кино! — воскликнул Хрупов. — Возьмете меня с собой?

— Мы идем на последний сеанс. Я и обе Светланы.

— Прекрасно! — И он вынул деньги.

— Что вы, — отказалась Марина от денег, и ее серые глаза слегка потемнели. — Я оставлю ваш билет у девочек в ассистентской. Они сегодня работают у вас?

— Да. Оставьте девушкам… В какой больнице вы на практике?

— В третьей.

— Главный врач Назаров?

Марина кивнула.

— Могу поговорить, окажут внимание.

— Зачем? У меня все хорошо.

— А где живут ваши родители?

— В Трехозерске. Красивый город. Это в Сибири.

— А что отец делает?

— На заводе. Начальник цеха. Мировой мужик у меня папка… Я побегу, очередь займу.

Хрупов криво усмехнулся, вспомнил ее слова о своем папке. И чтобы успокоить себя и отогнать незаслуженную обиду, невесть откуда взявшуюся или придуманную им самим, он подумал, сколько лет прошло, а ты, Старбеев, все в сержантах топчешься. А рядовой Хрупов — без пяти минут профессор.

Хрупов пришел в ассистентскую после лекции, преподнес девушкам по шоколадке, открыв сейф, взял небольшой пакетик прополиса, а там лежало несколько килограммов — удивительное богатство, и, вежливо откланявшись, сказал, что вернется через час-полтора.

В комнате звучало радио, передавали эстрадный концерт. Вскоре раздался условный стук в дверь, которому научил девушек Хрупов, — три коротких удара и через паузу четвертый.

Света-маленькая открыла дверь.

Вошла Марина Старбеева.

— Ну что, идем?

— Купила, — облегченно вздохнула Марина. — Народу уйма. Думала, до кассы не доберусь.

— А какая картина? — не отрываясь от работы, спросила Света-большая. Она была в очках и аккуратно размешивала фарфоровой ложкой смесь.

— Здрасте пожалуйста, — улыбнулась Марина. — Я же вчера вам говорила — «Мужчина и женщина».

— Про любовь?

— Да еще какую! — И, оглянувшись по сторонам, неуверенно сказала: — Что-то у вас попахивает подозрительно.

— Мы уже привыкли, — ответила Светлана-маленькая и поинтересовалась: — А какие там артисты играют?

— Увидим. Вот вам три билета. Я опаздываю, мне во второй корпус надо. — И, положив на стол билеты, направилась к двери.

— Подожди! Для кого третий билет?

И в этот момент взорвалась колба. Мгновенно вспыхнуло пламя, взметнулось к потолку. Марина увидела, как огонь охватил халаты подруг. Но они застыли, закрыв лицо руками, видимо, брызнула горячая жидкость. Марина бросилась к Светлане-маленькой и потащила к двери, стремительно распахнула ее и вытолкнула в коридор.

Уже загорелся линолеум, было очень дымно, но Марина пробилась к Светлане-большой, схватила ее за руку, Светлана споткнулась и упала, отчаянно закричав от боли.

Горела Маринина куртка, она сорвала ее и, ухватив руки Светланы-большой, волоком тащила ее к выходу.

С истошным криком бежал по коридору Хрупов.

— Прополис! Прополис! Спасите!

Пригнув искаженное лицо, он боком, подставив плечо пламени, рванулся к сейфу. Он задыхался от дыма и раскаленного жара, но руки яростно нашаривали замочную скважину.

И еще более сильный новый взрыв отшвырнул его в кромешный огонь.

Пламя заполнило всю комнату.

Хрупов попытался выползти, но обгоревшие руки не слушались его, и он плюхнулся лицом в неукротимый огонь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Старбеев не мог заставить себя написать ответ беспокойному Журину. При одной мысли о Хрупове кровь колотила в виски, дыхание становилось прерывистым.

Он зажал черную пластмассовую ручку в кулак и долго смотрел на холодно-пустой стол с никчемным листком бумаги.

Чувство гнева и горести разметало толщу времени, и тот давний выстрел вдруг отозвался с такой пронзительной силой, что он даже ощутил прикосновение пальца к теплому спусковому крючку автомата.

И произошло все именно сейчас, а не тогда, в сорок третьем. И зря память бесправно путает жестокий календарь жизни.

Журин… Журин… Что же написать тебе?.. Зачем ты ищешь его? Помню. Я сам просил… Хотелось верить. Только одно скажу: исчезла моя щемящая боль. Померк мой грешный день.

Ты лучше вспомни Романа Карпухина и наш взвод. Они же полегли героями на твоей земле. По ней бегает твоя дочурка…

Утром Старбеев написал всего две строчки: «Прекратите поиск. В письме сорок третьего года ничего не могу изменить».