Настоящий Спасатель. Назад в СССР

Интересные типы’ мне попались за эти два дня. Кого только не встретил: тут и генерала КГБ, и заместителя руководителя города.

Добравшись до своего отделения, я увидел Анечку на посту. Она рылась в своих бумагах и не обратила внимание на мое приветствие.

— Анечка, добре утро. У вас все окей? – мне показалось, что она не расслышала, как я поздоровался с ней.

— Ты свои словечки американские для своей крали побереги.

— Какой крали? — удивился я

— Той, что приходила к тебе, с бабкой твоей.

— А где они?

— Ушли, не пустила я их. Не положено без разрешения главврача.

Я посмотрел на ее красное лицо. Она явно злилась.

— Ань, ну ты что? Ты что, ревнуешь? Бабушка-то при чем?

— При том. И ещё – я не обязана, вещи ходячим больным таскать! — она не смотрела в мою сторону.

— В палате у тебя лежат.

— Понятно. Когда они приходили?

— Ушли уже, ты их не догонишь.

Так. Ко мне приходили родные, а эта ревнивая кошелка специально не пустила их в отделение, хотя я видел других посетителей – родственников пациентов.

Я не понимал этой вредности в медицинских учреждениях ни в своем времени, ни в тысяча девятьсот восьмидесятом.

— А где моя одежда?

— В гардеробе, зачем она тебе?

— Надо. Можно забрать кое-что из кармана.

— Гардеробщица понедельник будет, сходишь заберешь.

Я понял, что с ней сейчас разговаривать бесполезно. Вернувшись в свою палату, я увидел сверток на своей кровати. Генерала в комнате не было.

Развернув его, я увидел внутри чистое белье, носки, и синие спортивные треники – штаны с двумя белыми полосками по бокам и голубую клетчатую рубашку.

Молодец бабуля! Кроме одежды она еще положила небольшой спиральный кипятильник, чашку, чай, сахар, и две пачки печенья.

Я смогу на некоторое время покинуть территорию больницы.

Проблему составляла только обувь, в больнице мне выдали тряпочные тапки, в которых по городу не походишь, но я уже знал, как ее решу. Я раздобыл сланцы - вьетнамки. Конечно, с возвратом.

Я захватил необходимую одежду и выглянул в коридор. Пост медсестры пустовал, Аня куда-то отлучилась. Я рванул к лестнице и незаметно прошмыгнул мимо палат и сестринской комнаты.

Тропинка, ведущая к дыре в заборе, была незаметна только на первый взгляд. На самом деле, тут постоянно курсировали пациенты и их родственники, называя ее «дорогой жизни».

В часы, закрытые для посетителей она становилась особо загруженной.

Ближе к дыре я нашел дерево со старым дуплом, куда положил больничную форму. Ходить в пижаме по городу было как-то страшновато.

Могли и упечь, чего доброго. Или, просто, остановить и поинтересоваться откуда я, такой красавец, свалил.

Больница, хоть и считалась первой и центральной, находилась на окраине города.

Прикинув, что с момента, когда бабушка и неизвестная «краля» ушли из больницы прошло не более пятнадцати минут, я решил попробовать догнать их на автобусной остановке.

Вряд ли бабушка пошла бы домой пешком. Холмистый ландшафт с крутыми подъемами и спусками не располагал пожилых людей к длительным пешим переходам.

Я не знал, как часто ходят автобусы, но надеялся, что они не успеют уехать, тем более в выходной день. По моим расчетам выходило, что я успею увидеть их до того, как они отъедут.

Пробравшись сквозь дыру наружу и спросив у первых встречных прохожих, где находится остановка, я рванул туда.

До остановки оставалось уже метров двести пятьдесят-триста, когда я увидел, как белый ЛАЗ(*марка автобуса, производимого на Львовском автобусном заводе) с красными полосками стоял на остановке, и небольшая толпа пассажиров заспешила выстроиться в очередь в салон. Они поднимались по резиновым ступеням, оббитым алюминиевым уголком.

Я не успел разглядеть сели ли мои в автобус – был слишком далеко. К тому же я не знал, как выглядит «краля».

Поэтому я решил не бежать на остановку. Все равно я не успевал.

Воспоминания Максима Бодрова подсказывали, что есть путь, позволяющий срезать маршрут через ближнюю усадьбу-музей. Автобус будет долго петлять по улицам, взбираясь и опускаясь по городским холмам с остановками.

Внутреннее чутье подсказало, как двигаться по улочкам и тропинкам, чтобы не свернуть с маршрута. Видимо, все эти места в детстве я облазил вдоль и поперёк.

Я быстро шагал, иногда переходя на бег и делая короткие перебежки.

Время близилось к десяти утра и солнце начинало припекать.

Зацветали сады и воздухе носились цветовые и медовые ароматы. Весело щебетали птицы.

Горожане занимались своими делами в домах, огородах и квартирах.

Заметив, что резинка между пальцев на правой вьетнамке вот-вот выскочит, я остановился поправить обувь на баскетбольной площадке с одиноким кольцом с потрепанной сеткой корзины.

Мимо площадки, на которой стоял столб с щитом, к морю спускались отдыхающие.

Они несли зонтики, сумки с покрывалами и фруктами, надувными кругами и матрасами.

Ярко светило солнце, пахло солью и морской пеной.

Из распахнутого окна напротив звучал голос Лещенко, певшего про родительский дом, начало-начал. Я сто лет не слышал эту песню.

Прибрежная городская вновь жизнь просыпалась.