Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР

Рота распускалась, чтобы оправиться. Сходить при необходимости в туалет, одеться в установленную форму одежды. Ровно через десять минут рота повзводно строилась на улице и следовала к месту выполнения физзарядки.

После короткой разминки, матрасы выходили «на бег». Я считал, что к службе подошел в хорошей форме. Я спокойно пробегал восемь-десять километров дома перед службой.

Но не тут-то было. Бежать в неподъемных яловых сапогах, в портянках удовольствие то еще. Не понимаю по какой причине поначалу я быстро выдыхался, пробежав всего два или два с половиной километра.

Дыхание сбивалось, в боку начинало колоть. А никто не ждет молодого матраса, и поблажек ему не даёт. Сколько бегать километров всего — никто не знал, зависело от настроения замкомвзвода.

«Всем трудно, доходяга», «Беги через не могу», «Двигай шпильками, салабон-матрасник» — это были самые лестные ответы, которые мог услышать молодой матрос, сообщивший о сложностях с преодолении ежедневной пятикилометровой беговой дистанции от инструкторов неизменно бегущих вместе с нами. Один спереди, второй сзади, зорко следя за нами.

Свалить или отстать от группы невозможно, тех кто совершал такие опрометчивые поступки назывались сачками.

Кстати, мало кто из моих знакомых знал, что это морское слово. Глагол «сачковать» своими корнями уходит в жаргон моряков ходивших в море на парусных судах.

В ту эпоху, когда моря бороздили бригантины и каравеллы, так называли подвесную койку наподобие гамака, которую делали не только из сетки, но и из сплошной ткани, парусины из остатков.

Подвесная койка называлась «сачком» не самое удобное ложе для отдыха, но зато в ней не всегда видно, есть ли в ней человек.

Обычно туда забирались поспать лентяи, не желающие работать

Соответственно, появилось выражение «давить сачка», что означало увиливать от работы, спать, когда вся команда трудиться не покладая своих рук.

Со временем, название этого койко-места перешло на матроса, который на нём возлежал.

Так вот, такого сачка пытавшегося избежать бега, брали под руки и тащили. Позорно. Лучше самому бежать и терпеть.

После бега начанались изнурительные занятия на турнике. Инструкторы служащие сверхсрочную и занимающиеся не один год, показывали чудеса владения телом на перекладинах.

«Сверчки», так называли всех сверхсрочников гоняли нас «дай-баже», как плантаторы своих рабов на хлопковых полях.

Но действовали не только «кнутом», но и своим показательным «примером».

Некоторые умели подтягиваться на одной руке. Держаться за перекладину двумя сведенным к друг другу кистями и при этом поднимать свое тело горизонтально из свободного виса. Получалось что-то типа острого угла.

Они подтягивались спиной, когда держались за турники сведенными у поясницы руками, висели на подбородках и затылках.

Подтягивались, держась только на указательнымм и средними пальцами.

Могли подтягиваться с бойцом схватившимся за талию, который служил дополительным оттягощением.

Про солнышки, подъемы перевороты и обычные подтягивания я уже не говорю. Они лихо демонстрировали свои способности и требовали от матрасов выполнения упражнений с той же легкостью.

Мы же, проходящие акклиматизацию и период привыкания к новым условиям для организма, не то чтобы прогрессировали, а скорее даже деградировали.

Бегали как загнанные лошади в прериях, силились покорить турник с довольно скромными результатами.

Я сам себя поймал на ощущении, что стал бегать хуже, подтягиваться меньше, чем на гражданке. Так теперь называлась жизнь до флотской службы. И не мог понять в чем дело.

Наш молодой матросский коллектив толком еще не сформировался. Я познакомился с парой человек с соседних коек. Но в целом, в самые первые дни,я мало с кем успевал общаться.

Да и люди то приходили, то уходили в нашу роту молодого пополнения. Кого-то сразу забирали в другие роты, кого-то оставляли. Мы состав переменный. Постоянные тут только инструктора и командир отделения.

Через три или четыре дня один из соседей по койкам в казарме посетовал, что ждал он совсем другого. В фильмах и передаче «Служу Советскому Союзу», которую показывали каждое воскресенье все было по другому:

— Никто стрелять нам не дает, не то что с двух рук, а вообще. Не учат высаживаться с десантных ботов на берег, разбивать ребром ладони кирпичи не учит. Накололи нас по-черному, выходит, тут совсем другая служба.

Он был крайне недоволен и собирался писать рапорт о переводе в другой род войск.

— Я то думал, пойду во флот, возьмут меня в морскую пехоту. Приемчикам всяким научат, рукопашке. Нет уж лучше тогда в тайге где-нибудь в ракетных войсках сидеть. Все одно. Там мороз под пятьдесят, никто не станет заставлять бегать с голым торсом и на турнике до усрачки подтягиваться. Руки к трубе прилипнут, не отлепишь.

Я молчал, сочувственно кивал парню головой, но переходить куда-то совсем не собирался. Во-первых, никого и никогда не водилили в другие войска по его собственноручно написанному заявлению, не предусматривалась в армии такая процедура.