Как ни странно, Омрын согласился с ним. Вместе старый воин и кавралин отговорили рвущегося в бой вождя Рыргина. Тот нехотя пообещал не торопиться созывать людей и дождаться решения оленеводов. Все стороны условились встретиться в начале месяца воды, когда снег подтает, и стада оленей смогут отыскать в тундре пропитание. Местом сбора должно было послужить одно из небольших стойбищ, которых немало было разбросано между мысом Пок’ыткын и валкараном Умки.
Перед тем, как покинуть свое жилище и отправиться на общий сбор, Умка и Элгар условились разделиться и обойти побережье. Умка хотел убедиться в том, что рядом с ними не появилось чужаков. Старик за свою долгую и насыщенную жизнь успел собрать немалые богатства, и не раз выказывал опасения, что они могут привлечь искателей легкой наживы. Элгар обрадовался отсрочке и возможности несколько дней побыть одному. Он любил одиночество. Любил сам снаряжать в дорогу нарты и запрягать в них собак. В одиночку выслеживать дичь и выходить в море, забрасывать сети… Вот уже десять лет прошло с того дня, когда Умка в последний раз помог воспитаннику натянуть лук и привязать к упряжке тушу убитого зверя. Старик говорил, что настоящий человек должен уметь самостоятельно преодолевать трудности, Элгар чувствовал — Умка не хотел быть возле него. Никто не хотел.
Элгар понимал: сколько бы трудностей он ни вынес, ему никогда не удастся занять место в натопленном уютном пологе, рядом с многочисленной, дружной семьей. Не будет дома и семьи, не будет жены и веселой толпы шумных ребятишек...
Он всегда будет один на один с ветром, снегом и соленой водой. Со стаями бесчисленных птиц, их криками и шумом крыльев, заглушающих прибой. С моржами, оглашающими морской простор своим грустным гортанным пением. Со всем, что он чувствовал, что понимал. Со всем, что отделяло его от других людей.
Никто никогда не гнал его, никто никогда не ругал его и не повышал голоса в его присутствии. Элгар не помнил бранных слов, обращенных к нему. Никто не испытывал к нему ненависти или злобы. Но, стоило ему появиться среди людей, и те настороженно умолкали.
Ему не было места среди людей.
Поэтому, хотя Элгар и любил Умку и разговоры с ним, юноша всегда с большой неохотой заканчивал свои одиночные путешествия и возвращался к хижине на морском берегу. Оленеводы-чавчу каждый месяц переносили свои жилища, а дом Умки оставался неподвижным уже больше двадцати лет.
«Я свое отходил, — говорил старик, отмахиваясь от приглашений перебраться к соседям. — Нет больше Умки-бродяги…»
Юношу никогда не злила нарочитая отчужденность Умки, потому что сам Элгар тоже отнюдь не стремился сближаться с людьми. Он любил свое одиночество, как другие любят морской прибой или весенние цветы. Одиночество было живым существом, которое имело над Элгаром власть…
Завершив осмотр побережья и не обнаружив пришельцев, Элгар вернулся домой. Навстречу ему выбежала свора собак. Заливаясь радостным лаем, они встречали сородичей в упряжке его нарт. Заслышав шум, из валкарана показался старик. Он отодвинул тяжелую шкуру, закрывающую вход, и лениво потянулся, сбрасывая остатки сна.
— Ты быстро вернулся, — сказал старик.
Поверх кухлянки Умка набросил черный, блестящий плащ из моржовых кишок. На голове старого морянина вместо привычного капюшона красовалась маленькая вязаная шапочка, покрытая узором из мелкого бисера. Умка мог показаться смешным и нелепым, но только если забыть, что каждая крохотная бусина этого узора была человеческой жизнью, которую отнял воин.
Предстоящий сбор очень волновал старика, и он решил напомнить племени о своих подвигах. До этого Элгар не видел, чтобы Умка носил другие трофеи, кроме кольца Якунина.
— Людей в округе нет, но я нашел много следов: звери уходят на север, — сказал Элгар.
— По просьбе Омрына пришли оленеводы и привели свои стада, — пояснил Умка. — Они спугнули диких зверей, и те сбежали в наши края.
— Идем, мне нужна твоя помощь, — великан снова скрылся внутри хижины, оставляя на свежем снегу глубокие следы; его ноги, затянутые в кожаные штаны и массивные камусовые торбаса, напоминали стволы молодых деревьев.
Элгар счистил с сапог смерзшееся месиво из снега и грязи, после чего последовал за стариком. Умка сидел возле разведенного очага и что-то мастерил из дерева. Элгар не первый раз видел его за этим занятием, но ничего не спрашивал. Старик или сразу посвящал воспитанника в свои дела, или предпочитал отмалчиваться. Они жили необычной, непонятной для посторонних жизнью — не чужие друг другу люди, но и не семья. Их общение складывалось из трудноуловимой паутины жестов, взглядов и невысказанных вопросов.