Настоящая жизнь

– Ничего я не перепутала, – сказала она.

– О, – отозвался Уоллас. – Просто тут, сбоку, написано: «Реактивы для выделения ДНК».

Дана уставилась на него своими кошачьими орехового оттенка глазами и трижды прицокнула языком, выражая свое неодобрение.

– Нет, Уоллас, – медленно и твердо выговорила она. – Я не дебилка. И уж, наверное, поняла бы, если бы взяла не тот набор.

Такая бурная реакция Уолласа удивила, но, в конце концов, это ведь был ее лабораторный стол и ее эксперимент. Она имела право поступать, как считает нужным. Так что он, вспыхнув, отступил.

– Ну ладно, если тебе вдруг что-то понадобится…

– Не понадобится, – отрезала Дана.

Остаток дня Уоллас наблюдал за ней. Он тогда был на втором курсе, Дана – на первом. Им обоим не хватало опыта, они только учились. Что он мог знать? В конце концов, он сам всегда чувствовал себя в лаборатории неуверенно, не в своей тарелке. И предполагал, что и остальные чувствуют себя так же. Побаиваются слегка. Попросишь о помощи – а получится, что ты подставился. Ему хотелось объяснить Дане, что он понимает: признаться в том, что чего-то не знаешь, бывает очень страшно. Но, как правило, все тут с радостью придут на помощь. Хотелось показать, что он славный парень и отзывчивый коллега. Но в итоге кончилось тем, что Дана провела жирную черту. Он оказался по одну ее сторону, а сама она – по другую. Она была одаренной. А он нет.

В конце дня Дана стояла у колонки и разглядывала ее, не понимая, что пошло не так. Данные в распечатке, ясное дело, получились абсолютно бессмысленными. Если ей верить, белка в препаратах вообще не было. Но почему так вышло? Она ведь все делала по инструкции… Возле ее стола стояла Эдит и тоже разглядывала распечатку. Заметив Уолласа, она жестом подозвала его, и он смущенно направился к ним. За окном ровной темной пеленой опустилась ночь. И в стекле видны были их отражения.

– Уоллас, можешь что-нибудь об этом сказать? – спросила Эдит.

– О чем?

– Об эксперименте Даны. Она говорит, ты перепутал реактивы в наборах.

Уоллас, сдвинув брови, покачал головой:

– Нет. По-моему, Дана просто взяла не ту коробку.

Эдит развернула упаковку этикеткой к нему, и Уоллас прочел на этикетке: «Реактивы для выделения белка». Внутри словно плеснули скользкими чернилами.

– Ты же недавно проводил одновременную очистку? Наверное, после неправильно разложил реагенты. Нужно быть аккуратнее, Уоллас.

– Я все правильно разложил, – возразил он.

– Но почему тогда у Даны получились такие бессмысленные цифры?

– Ты же сам пытался меня предупредить, – звонко отчеканила Дана. И покачала головой: – Наверное, догадывался, что напортачил.

– Ты должен быть внимательнее, – сказала Эдит. – Я понимаю, что ты честолюбив и хочешь быстрее получить результаты, но ты должен быть внимательнее.

Уоллас судорожно сглотнул.

– Ясно, – ответил он. – Хорошо.

Дана положила руку ему на плечо.

– Знаешь, Уоллас, если тебе вдруг что-то понадобится…

Он всмотрелся в ее лицо. Всмотрелся, пытаясь определить, что перед ним за человек, но заметил лишь чешуйки омертвевшей кожи в рыжих волосках, что росли у нее между бровями.

Эдит заставила его разобрать реагенты. Прямо при ней. Расставить их на столе в две группы. А когда он закончил, велела ему перемешать их и разобрать снова – «просто чтобы убедиться, Уоллас, просто чтобы убедиться».

– Уоллас, она целый день впустую потратила. Целый день. Мы не можем столько времени терять из-за чьей-то небрежности, – стоя возле его стола, Эдит следила за тем, как он снова и снова сортирует пузырьки с реактивами и аккуратные белые трубочки колонок. Он мог бы сделать это с закрытыми глазами. Потому что относился к своей работе очень внимательно. – Я тебя не наказываю. Просто хочу помочь тебе лучше разобраться.

И все же испортить чашки нарочно было слишком даже для Даны. Она ведь не подлая по натуре, просто ленивая и неаккуратная.

– Во сколько ее тут видели? Я в лаборатории до полуночи сидел. Каждый день, – говорит он Бриджит.

– В два ночи, – отвечает Бриджит, и Уоллас отшатывается.

– Не может быть.

– Как я и сказала, сама я ее не видела. Передаю только то, что говорят другие.

– Но какой ей смысл так поступать?

– А зачем ей смысл? Она ведь одаренная, – выплевывает Бриджит, повторяя любимое словечко Эдит, в ее устах обозначающее нечто прямо противоположное. Уоллас смеется. «Одаренность – это сахар, который должен подсластить горечь неудачи. Некоторым можно ошибаться снова и снова, и никто слова не скажет – ведь они одаренные, они чего-то да стоят. Вот к чему в итоге все сводится», – думает он. Однажды составив о тебе впечатление, решив, что ты ему нужен, мир позволяет тебе косячить сколько угодно. Уолласу интересно только, есть ли этому предел. Наступает ли однажды момент, после которого ошибки становятся уже непростительными? Приходит ли время отчитываться, как ты воспользовался тем, что было тебе даровано?

Бриджит встает со стула и задвигает его под стол Хенрика. Вздыхает и потягивается. Уоллас слышит, как похрустывают суставы.

– Просто подумала, что ты хотел бы знать.