Настоящая жизнь

Уоллас, проследив за ее взглядом, снова смотрит на Миллера и Зоуи. Но те по-прежнему просто разговаривают. Ингве стоит, положив руку Миллеру на плечо, но сам смотрит в сторону, на лежащих рядом Лукаса и Нэйтана. Никаких признаков того, что ситуация как-то переменилась, стала интереснее, нет. Уоллас ничего не понимает. Злится. И щиплет Эмму за бедро. Та взвизгивает от боли.

– Глаза тебе на что, дурачок? Смотри!

И Уоллас смотрит.

– По-моему, ты кого-то покрываешь, – не отстает Роман.

Уоллас смотрит, смотрит и, наконец, видит: видит лицо Ингве. Сначала тот стоял так, что оно было в тени, но теперь меняет позу, лицо попадает в луч света, и сразу становится заметно, как он взбешен. Пожирает глазами Лукаса и Нэйтана, и челюсть его ходит из стороны в сторону. Он все сильнее сжимает плечо Миллера, и в конце концов тот хватает его за запястье.

– Эй-эй, Ингве, чувак, пусти-ка меня, – говорит он. Ингве изумленно оборачивается на него, но тут же приходит в себя.

– Думаю, Коула, – наконец выдает Роман. – Думаю, ты покрываешь Коула, – выдыхает он Уолласу в ухо. Дыхание у него влажное и теплое. Уоллас резко оборачивается, и они сталкиваются нос к носу. Теперь Уолласу отчетливо видны алые волоски в бороде Романа. Его гладкие щеки. Вид у него вблизи почти невинный. А ноздри вдруг раздуваются. Уоллас, как завороженный, следит за игрой света в его глазах. Что в них такое? Желание выкинуть какую-то каверзу? Но и не только оно, есть что-то еще. Уоллас вдруг вспоминает, как всего пару секунд назад язык Романа влажно причмокивал возле его уха, и его пробирает дрожь.

– Что за игру ты затеял? – спрашивает он.

– Это не игра, – отвечает тот. И неожиданно оборачивается к Эмме: – Как там Том?

Та, вздрогнув, отхлебывает кофе из кружки. Кажется, она постепенно начинает трезветь.

– О, прекрасно. Пишет эссе о Толстом.

Снова налетает ветер, и ветви деревьев приходят в движение. Уоллас поднимает глаза. Над головой мелькает белое брюшко – это птичка. Поначалу она летит низко, но постепенно взмывает все выше и вскоре перемахивает через забор.

– О Толстом? Мне больше по вкусу Золя, – улыбается Роман.

Эмма сдержанно кивает. И снова отпивает из кружки с эмблемой «Пэкерс»[8]. Миллер оглядывается назад. Их с Уолласом взгляды встречаются, и Уоллас отводит глаза. Роман неотрывно наблюдает за ним.

– Очаровательно, – фыркает он.

– Тебе бы к окулисту сходить, – замечает Уоллас куда невозмутимее, чем стоило бы.

– Чтобы лучше тебя видеть, дитя мое? – широко улыбается Роман.

– Прошу прощения, – говорит Уоллас. – Эй, Эмма, мне нужно встать.

– Зачем? – недовольно вопрошает Эмма. Она наконец-то удобно устроилась, и тут такое.

– Хочу в туалет, – предельно вежливо отвечает он. Отстраняется от нее и встает на ноги. Идет к дому, поднимается на крыльцо, и все это время Роман глаз с него не спускает. Уоллас чувствует спиной его давящий взгляд.

Ему все же удается добежать до ванны, прежде чем его начинает выворачивать. Все, что он проглотил за ужином, просится наружу. Мерзким месивом оседает в унитазе. Желудок скручивает спазмами, лицо горит. Голова раскалывается, и от каждого нового вдоха где-нибудь начинает ныть. Он ненавидит Романа. Ненавидит так сильно, что готов растерзать его голыми руками.

* * *

Уоллас сидит на краю ванны и сосет кубик льда, когда кто-то вдруг негромко стучит в дверь. Поначалу он думает, что это Эмма, и потому не отзывается. Она либо поймет намек, либо просто войдет. Уоллас перекатывает во рту лед. Пытается прийти в себя. В дверь снова стучат, на этот раз громче. А затем раздается голос Миллера:

– Уоллас, ты еще там?

– О, прости, тебе в туалет нужно? – спрашивает он.

Миллер распахивает дверь, входит. Садится на крышку унитаза.

– Что случилось? Я обернулся, а тебя уже и след простыл.

– Ничего, просто мне стало как-то не по себе, и я ушел.

Миллер прикладывает ладонь к его лбу и хмурится.

– Ты что, заболел? Температура поднялась?

– Ответ отрицательный. На оба вопроса.

– Но лоб у тебя теплый.

– Лето же, – говорит Уоллас. И снова перекатывает кубик льда во рту. Миллер внимательно его разглядывает.

– Хочешь полежать? У меня в комнате прохладно. Вентилятор работает.

Идея спрятаться от всех, побыть одному в темном прохладном помещении звучит очень заманчиво.

– Да, – отвечает он, и Миллер кладет руку ему на затылок.

– Хорошо, – говорит он. – Пошли.

В доме темно. Они поднимаются по лестнице на второй этаж и сворачивают налево. Миллер занимает длинную угловую комнату. С круглым окном, из которого открывается вид на синеющее в отдалении озеро. Стены в ней увешаны картами и открытками, на подоконнике несколько подушек и теплый плед, а под ним – заваленный книгами шкафчик. Широкая удобная кровать застелена лоскутным одеялом. В комнате пахнет Миллером – апельсинами и солью. У шкафа стоит его велосипед. Половицы поскрипывают под ногами.

– Сюда, – кивает на кровать Миллер. Тут и правда куда прохладнее, чем во всем остальном доме. В другом окне, перегоняя воздух, жужжит вентилятор. Миллер тянется к выключателю, но Уоллас качает головой.

– Не надо, – говорит он. – Так хорошо.