Настоящая жизнь

– Не учи меня жить, – огрызается Уоллас, распаленный внезапным приступом вздорной заносчивости. Миллер на мгновение изумленно замирает, но быстро приходит в себя и разворачивается к Уолласу всем телом, оказавшись к кухне спиной. Теперь получается, что они забились в угол. По переносице и скулам Миллера скользят солнечные лучи, заливая все вокруг ярким золотистым светом. Он так близко. В воздухе потрескивают электрические разряды. Ресницы у Миллера такие трогательно шелковистые. Уоллас накрывает рукой его глаза и чувствует, как их кончики щекочут ему ладонь. И снова вздох облегчения – Миллер больше не может за ним наблюдать, рассматривать в упор. Вид у него сейчас, как у благовоспитанного мальчика – дуется, но ждет терпеливо. Еще одна награда, – думает Уоллас. И встает на колени. Мягкое сидение прогибается под его весом. Упершись рукой Миллеру в плечо, он устраивается поудобнее.

– Что ты делаешь? – уже слегка озабоченно спрашивает Миллер. Уоллас лишь хмыкает вместо ответа. И сразу чувствует, как Миллер напрягается. Он сейчас, как туго сжатая пружина в его руках. Уоллас придвигается ближе, наклоняется так, чтобы их с Миллером глаза, носы и губы оказались на одном уровне. И вглядывается в темные круглые костяшки собственных пальцев, прикрывающих Миллеру глаза. Миллер ерзает. Разумеется, он чувствует на лице дыхание Уолласа. Чувствует близость его тела.

– Уоллас, что ты делаешь? – снова спрашивает он.

Уоллас с трудом удерживается от смеха. Так и подмывает ответить: «Проявляю инициативу». Или: «Я бы хотел поделиться с тобой одной увлекательной историей». Но ничего подобного он не говорит. Еще ближе. Прикосновение губ. Мыльный привкус зубной пасты. Резкий спиртовой душок ополаскивателя для рта. А еще глубже не желающее смываться послевкусие сна. Кофе Миллеру не давать! Уоллас пробует на вкус его губы. Мягкую впадинку посередине, носящую название «лук Купидона», уголки. А после ныряет в рот, влажный и теплый.

«Хватит на первый раз, – думает он, – играем отступление».

Миллер не сразу открывает глаза. Уоллас уже начинает волноваться, что зашел слишком далеко, действовал слишком быстро. Что он ошибся. Просчитался. И тут веки Миллера медленно размыкаются. В глазах его теперь блестят неровные осколки солнечного света.

– У тебя так приятно пахнут руки, – говорит он.

– Это чай. Хочешь? – Уоллас подносит чашку ко рту Миллера, и тот, не сводя с него глаз, отпивает. Видно, как дергается кадык, когда он сглатывает. – Хороший мальчик.

– Забей на теннис, – просит Миллер. Уоллас ставит чашку на стол и задерживает дыхание.

– Не могу.

– Нет, можешь, – возражает тот.

– Прости.

– Тогда, может, после?

– Там посмотрим, – отвечает Уоллас. Все тело словно затекло. Колени дрожат. Миллер льнет к нему. Его дыхание пахнет чаем, пахнет, как руки Уолласа.

– Хорошо, – соглашается он. Уоллас поднимается, берет книгу и сумку.

– Ладно, труба зовет, – говорит он и собирается обогнуть стол, но тут Миллер хватает его за руку.

– Уоллас.

– Не глупи, – отзывается Уоллас. – Давай вести себя, как разумные люди.

Миллер выпускает его руку. Шею и ноги щекочут бьющие в окно солнечные лучи.

– Ладно, – ворчит он. – Как скажешь.

* * *

Червь ползет вперед, то сжимаясь, то растягиваясь во всю длину.

Нематоды прозрачны. А потому являются идеальным объектом для изучения – их внутренности легко рассмотреть под микроскопом. Есть у них и другие полезные для науки свойства – с ними можно проводить различные генетические манипуляции, у них относительно маленький, поддающийся управлению геном и короткий жизненный цикл. В быту они неприхотливы. Довольно выносливы. А еще они способны к самооплодотворению. На определенной стадии развития личинки могут переключиться со сперматогенеза на овогенез. «Даже маленькие мальчики могут стать юными девушками», – любит повторять Эдит.

Один червь с одной чаши может всего за неделю дать многотысячное потомство. В условиях недостатка пищи нематоды плодятся не так активно. И все же эмбрионы растут и развиваются в утробах матерей. А затем вылупляются – прогрызают себе путь наружу и, прорвав кожу, появляются на свет, иногда сами уже имея внутри зародышей. Уолласу все это напоминает миф о сотворении мира.

На этот раз он выбирает оплодотворенную самку. Внутри у нее виднеется дюжина маленьких червей. Она стара. Под завязку набита крошечными тельцами. И все же она продолжает жить. А не просто служит сосудом для зарождающихся новых жизней. Это хорошо, отбирать умирающую особь нет смысла. Ее потомство рождается уже запрограммированным на самоуничтожение.