Настоящая жизнь

– Забирайся под покрывало, – велел Уоллас Миллеру, и тот послушался. Они касались друг друга так нежно и робко, что Уоллас едва не заплакал от жалости к себе восьмилетнему. Тогда к нему прикоснулись впервые, и в этом прикосновении не было ни нежности, ни страха причинить ему вред. Сам же он твердо решил дать Миллеру то, что никто никогда даже и не пытался дать ему. Чтобы, когда все это – чем бы оно ни было – закончится, не оказалось, что Миллер теперь страшится его тела и того, на что оно способно. Теперь голова Уолласа двигалась у Миллера между бедер, и тот отчаянно вцеплялся ему в волосы. Уоллас принял его глубоко в горло, и Миллер в последний раз сдавленно вскрикнул.

Уснули они, покрытые едва заметными синяками и царапинами. Уснули, так и не откатившись друг от друга. Уоллас, правда, заснул не до конца. Болтался на границе между сном и явью, скользя по огромному серебристому морю света и рассматривая проплывающий над ним мир.

Тело обнимавшего его Миллера было таким тяжелым и теплым. И неожиданно крепким. Он спал, а Уоллас оглаживал пальцами косточки у него на бедрах, погружал их в негустые волосы на лобке. Не то чтобы Уолласу раньше доводилось разглядывать тело Миллера, и все же он замечал, как оно окрепло от парусного спорта. Но в развитых мышцах рук и ног, соседствовавших со все еще мягкими животом и бедрами, ему виделось нечто особенное. Это было тело в процессе становления. Грудь Миллера покрывали мягкие курчавые волоски. Во сне он казался нежным и хрупким, словно маленький мальчик, угодивший в тело взрослого мужчины. В том, как глубоко и спокойно он спал, прикрыв лицо рукой, ощущалось что-то уютное и совершенно невинное.

Уоллас не помнил, когда самому ему в последний раз удавалось так сладко уснуть. Расслабиться и поверить, что внешнему миру до него не добраться. Миллер хмыкнул во сне и перевернулся, неосознанно ища исходившего от тела Уолласа тепла. И тот растянулся на кровати, давая ему к себе прижаться. Временами он начинал слышать жужжание вентилятора, а потом снова переставал его замечать. Интересно, когда их друзья вернутся домой и обнаружат, что Миллера там нет, они задумаются, куда он мог деться? Жил он вместе с Ингве и ночевал обычно дома. Пропадать где-то до рассвета не входило в его привычки. Даже будь они с Уолласом близкими друзьями, все равно было бы странно, что он остался у него. Но Уоллас решил, что подумает об этом завтра.

Он вылез из постели, прошел на кухню и налил себе стакан ледяной воды. Глотал медленно, так, чтобы от холода онемели язык и горло, и вскоре сам уже перестал понимать, утолил он жажду или еще нет. Живот раздулся. К горлу подкатила тошнота, но Уоллас продолжил пить. Глоток, еще глоток, и снова. Напитаться водой, как губка. Стакан опустел, и он опять налил его до краев. Губы раскраснелись. Уоллас продолжал пить. Он осушил четыре стакана, затем бросился в ванную, и там его вывернуло. Вода, сперма, попкорн, сидр, суп, который он ел на обед, – все превратилось в оранжевое месиво. Обожженное кислотой горло саднило. Уоллас, весь дрожа, привалился к унитазу. От вони его снова затошнило, желудок скрутило спазмом.

Когда все закончилось, ему показалось, что внутри у него стало абсолютно пусто. Уоллас прополоскал рот, почистил зубы и вернулся в гостиную. Сел на край дивана и поджал под себя ноги. В окне идеальным белым кругом маячила луна. В мире царили тишина и спокойствие. На той стороне переулка стоял высокий дом, и можно было глазеть, что происходит в жизни его жильцов. В одной из квартир горел свет, и видно было, как какой-то мужчина гладит белье у себя на кухне.

Доносившиеся из других квартир приглушенные звуки оттеняли висевшую в комнате тишину. Где-то, не попадая в ноты, напевали модную этим летом песенку. Что-то тихонько звенело – нет, не телефон, а как будто струя воды билась в металлическую трубу.

Уоллас переживал, что друзья узнают о них с Миллером, не потому, что стыдился произошедшего. Нет, он боялся, что Миллеру станет стыдно и он не захочет повторить.

Что одним минетом в темноте все и ограничится.

– Где ты? – донеслось из спальни.

– Тут, – в горле по-прежнему жгло.

В комнату вышел Миллер, завернутый в Уолласово покрывало. Сел рядом. От него разило пóтом, но запах от тела все равно шел очень приятный.

– Что ты тут делаешь?

– Не хотел тебя будить.

– Не можешь уснуть?

– Да. – Уоллас невесело улыбнулся. – Но со мной такое часто бывает.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты не можешь уснуть?

– Не знаю. Как-то не спится с тех пор, как отец умер.

– Мне очень жаль, – сказал Миллер. Кивнул, а затем наклонился и поцеловал Уолласа в голое плечо.

– Спасибо, – ответил Уоллас.

– Вы были близки?

– Не то чтобы… Чудно звучит, да? Мы друг друга и не знали-то толком.

– У меня два года назад мама умерла, – сказал Миллер. – У нее был рак груди, давно уже. Потом нашли метастазы в печени, а после они распространились по всему телу. Она умерла дома.

Уоллас положил голову Миллеру на плечо, и тот прижался к нему.

– Мои соболезнования, – сказал он.