Настоящая жизнь

– Ничего подобного.

– Давай начистоту. Я не западаю на парней. Я не гей и все такое. Просто… не знаю.

– Все нормально. Ты отличный друг.

– А я вот в этом не уверен. Я сглупил. Увидел, как ты целуешься с Эммой, и подумал… Ну, понимаешь…

– Честно говоря, не совсем, – покачал головой Уоллас. Днем он варил суп, и в раковине до сих пор громоздилась гора грязной посуды. – Ты увидел, как Эмма меня поцеловала, и подумал… О чем? Если все целуются с теми, кто их не привлекает, почему бы и мне не попробовать?

– Нет… Да… Не знаю, наверное. И тут ты собрался уходить, и я подумал: «Черт, это все из-за меня».

– Как мило.

– Но я хочу.

– Хочешь… чего?

– Поцеловать тебя, – сказал Миллер.

– О.

– Это плохо?

– Нет. Вовсе нет. Но, видишь ли, ты только что говорил, что не хочешь этого.

– Нет, хочу. Хочу. Не должен. Но хочу.

– Ладно, – сказал Уоллас.

Миллер покосился на него. В квартире царил полумрак. Свет горел лишь на кухне, и за большим окном, выходящим в переулок, светили фонари.

– Вот так просто?

– Что сказать, я легкая добыча.

– Дурацкие у тебя шутки, – Миллер соскочил со стула и шагнул к нему. Спиной он заслонил лившийся из кухни свет, и Уолласа накрыло его тенью. Щеку опалило теплым дыханием. Миллер тронул его губы кончиками пальцев и надавил большим, чтобы Уоллас чуть приоткрыл рот. Смотрел он при этом очень внимательно, не нервничал, не тушевался. Ему явно не впервой было брать на себя активную роль, рулить ситуацией. И все же он медлил, не решался двинуться дальше. Это чувствовалось в том, как неспешно он проводил по губам Уолласа большим пальцем. Уоллас впустил его в рот и принялся медленно, нежно слизывать с него соль. – Какой же ты… – начал Миллер.

Уоллас не стал уточнять. Притянув Миллера за футболку, он придвинулся ближе и прижался к нему всем телом. Миллер, теперь стоявший между его раздвинутых бедер, слегка наклонился, и губы их встретились, подарив мимолетное ощущение жара и влаги. Уоллас целовался второй раз в жизни и никак не мог понять, почему же он столько лет пренебрегал этим моментом единения. Это было так прекрасно, что теперь он боялся мига, когда все закончится.

Миллер поцеловал его снова. У Уолласа вырвался приглушенный стон, но Миллера это лишь сильней распалило. Он словно искал чего-то – прижимался губами то к его рту, то к щеке, то к подбородку, как будто именно там ожидал найти ответ на незаданный вопрос. Руки его коснулись бедер Уолласа, скользнули по бокам и выше, выше, пока не оказались у него на шее. Ладони загрубели от лодочного снаряжения, и тем острее были ощущения, когда они касались кожи. Поцелуи его на вкус были, как пиво со льдом – холодные и резкие. Миллер укусил его за губу.

– Мне очень нравится, – сказал он. – Я и не думал, что мне так понравится.

– Это здорово, – отозвался Уоллас. Кажется, зря он это сказал, потому что Миллер внезапно нахмурился и попытался отпрянуть. Но Уоллас обхватил его ногами за талию, не давая отстраниться. – Эй, куда это ты собрался?

– Похоже, тебя все это не слишком заводит, – бросил Миллер. – Не хочу тебя принуждать.

– Еще как заводит, – возразил Уоллас и положил руку Миллера себе между ног, где было уже очень твердо. Миллер охнул и дернулся, словно только теперь вспомнил, что Уоллас мужчина, как и он сам. Однако его это не отпугнуло. Он крепко – возможно, даже чересчур крепко – сжал выпуклость под брюками Уолласа и прижался губами к его шее.

– Я не умею. Не знаю, как это делается, – пробормотал он.

– Ничего страшного, – ответил Уоллас. – Это нетрудно.

– Я не девственник, – рассмеялся Миллер. – Просто. Я не… Ну, ты понимаешь, – он неопределенно повел руками.

* * *

В спальне было темно. Синел лишь прямоугольник распахнутого окна, освещенный с улицы фонарями.

Уоллас опустил жалюзи, и стало еще темнее, все окрасилось в оттенки серого. Но все же это была его комната, он отлично в ней ориентировался и знал, что Миллер сейчас стоит возле кровати. Уоллас подобрался к нему сзади и, застав врасплох, легонько толкнул вперед. Тот поначалу не поддался, но затем, изумленно выдохнув, рухнул на постель. Уоллас опустился рядом с ним. Так, едва касаясь друг друга, они пролежали долго – а, может, Уолласу только так показалось.

Он не помнил, когда в последний раз вот так нежился рядом с кем-то, в почти невинной истоме, когда оба делают вид, что вовсе и не думают о сексе, промедлением доводя себя до почти невыносимого возбуждения. Он не выдержал первым, положил руку Миллеру на грудь и почувствовал, как быстро и сильно бьется его сердце.

Они снова поцеловались, сдаваясь под натиском захлестывавшего их желания. И тут же принялись выпутываться из одежды, сдирать ее с себя, как кожу, и вновь коснулись друг друга уже обнаженные, дрожащие, словно впервые увидевшие мир новорожденные создания.