Дерьмо вроде того, что раздается под видом анонимного обмена с девизом «Секрет от Санта-Клауса», подпадает под категорию подарков с тайным пожеланием провалиться или пропасть пропадом. Это подарки, которые вы обычно обязаны дарить: сотрудникам, так называемым друзьям, и тому подобным неприятным типам. При этом, естественно, очень хочется показать, что: а) вы терпеть не можете эту особу, б) вложили как можно меньше денег, мыслей и усилий в выбор предмета, но в то же время с) оградили себя от всякой критики со стороны окружающих и получателя, которого, даже если и осмелится жаловаться, посчитают неблагодарным. Этакая пассивная агрессия.
– Открой подарок, – теребила меня Оливия.
Я разорвала обертку, сунула руку в коробку и вытащила самую уродливую спортивную фуфайку из всех, что мне приходилось видеть. Такая и в жутком сне не приснится: стопроцентный ярко-красный полиэстер с изображением головы ухмыляющегося оленя из чего-то вроде вспененного пластика. Нет, мне не просто желали пропасть пропадом. Это было объявление войны, признание в ненависти и надежда на то, что я сдохну в самом скором времени! Оливия брезгливо сморщила нос:
– Что ж, хоть не фруктовый торт, и на том спасибо!
– Похоже, тебе нравится? – мрачно буркнула я. – Во фруктовом торте хотя бы ром имеется.
– О, ты развернула мой подарок! – обрадовалась Элен, подбегая к столику, где сидели мы. Только сейчас я обратила внимание, что на ней почти такая же фуфайка, правда, зеленая и с Санта-Клаусом.
– Конечно, нам нельзя говорить, от кого подарок, но я знала, что тебе понравится. Подумала, что ты должна взять ее с собой в Лондон. Ты только посмотри, какой тут секрет!
Она выхватила у меня фуфайку, пошарила внутри, и рога оленя вдруг замигали белым светом, а нос – красным. Горделиво улыбаясь, дарительница подняла фуфайку. Я тупо уставилась на аляповатую дешевку, завороженная огоньками, отражавшимися от блестящего полиэстера. Впервые я, всю жизнь считавшаяся языкатой стервой, не нашлась, что сказать.
– Очень… веселенькая вещица, – выдавила я, наконец. Что ж, по крайней мере я хотя бы узнала, что этот дар – не от данайцев и не означал объявления войны: Элен слишком славная для таких игр с подарками. Но это оказалось слабым утешением, учитывая то, что последовало дальше.
– Примерь, – потребовала Элен.
– О нет, она не сочетается с тем, что на мне надето, – слабо отбивалась я. Но Элен, очевидно, твердо решила настоять на своем: она приставала, требовала, умоляла до тех пор, пока я, наконец, не сдалась и не натянула кошмарное уродство. И немедленно вспотела в синтетике, не пропускавшей воздуха. Ощущение было такое, будто на мне один из спортивных костюмов «Майлер», продававшихся в семидесятых. Считалось, что они заменяют сауну и могут одним махом сделать тебя легче на десять фунтов.
– Ну вот, настоящий рождественский вид, – просияла Элен. Оливия кашлянула и поспешно прикрыла рот рукой, стараясь не слишком громко смеяться надо мной.
На этот раз я тихо порадовалась, что тружусь в захолустном журнальчике, потому что если бы работала в дорогом издании, мое самолюбие вряд ли смирилось бы с таким унижением. Если бы типы из «Ритрит» увидели меня сейчас, их бы уж точно передернуло при мысли о том, что вообще подумывали взять столь жалкую неудачницу в свое царство стиля и моды.
– Так как насчет твоей поездки в Лондон? – спросила Оливия, возможно, для того, чтобы отвлечь меня от страданий.
– Вылетаю сегодня и проведу там праздники, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности и делиться сомнениями.
– Думаю, тут определенно замешан мужчина, – пропела Элен, подмигивая Оливии. – У Клер точно есть поклонник, насчет которого она еще ничего не решила определенно, поэтому и держит его в секрете.
– Ничего подобного, – солгала я.
Я действительно не желала излагать этим двоим подробности отношений с Джеком. Хотя и Элен, и Оливия женщины милые, но обе неисправимые сплетницы, и даже то немногое, что я могла бы рассказать о своем романе, немедленно стало бы достоянием всей редакции. Кроме того, постыдный треугольник с Джеком и Мадди – вовсе не та тема, на которую стоило говорить с кем бы то ни было. Меня немедленно осудят и подвергнут всеобщему осмеянию, а мне и Макса хватает.
– Хм-м… ты настоящая темная лошадка, верно? Что ж, надеюсь, это все-таки мужчина. Давно пора. Нельзя вечно оставаться одинокой, – кивнула Оливия.
Ну да. Можно подумать, это так просто.
Ладно, лечу. Я решила, окончательно и бесповоротно, и обратной дороги нет. Кроме того, разве я могу отказаться сейчас? Это было бы несправедливо по отношению к Джеку. Джек…
При одной мысли о нем у меня закружилась голова, и стало понятно, что на самом деле я и не думала оставаться на Рождество в Нью-Йорке. Мне не терпелось увидеть Джека, и я пообещала себе, что, как только вернусь, непременно все расскажу Мадди. Понятно, что вероятность столкнуться с ней на улицах Лондона была равна нулю, тем более, что она собиралась на Рождество к матери в Бостон.