Настоящая фанатка. Умертви грех

Хор смолк, и часовня погрузилась в благоговейную тишину: преисполненные восторгом прихожане всё ещё приходили в себя от службы, раздумывая над словами пастора; сам же Киаран, прикрыв глаза, наслаждался обращёнными к нему смиренными взглядами. Мальчишки из хора стояли и ждали разрешения разойтись. Среди них был и Дув. Он всматривался в обычно уставшие и раздражённые лица горожан, его занимало то, что сейчас все они выглядели умиротворённо, даже довольно. Но вот едва слышно скрипнула скамья под грузным мужчиной, и чары рассеялись. Под глазами людей залегли привычные тени, взгляды потускнели. Прихожане всё ещё ощущали внутри то спокойствие и возвышенность, что дарили им слова пастора, но и это чувство покинет их, едва они переступят порог.

Часовня постепенно опустела, Дув едва дождался, пока уйдёт последний сирота из хора. С Дейрдре он договорился заранее, так что она, едва служба окончилась, беззвучно прошептала: “Удачи!” и ушла. Когда в часовне никого не осталось, отец Киаран захлопнул библию, расстегнул ворот сутаны и направился в свой кабинет. Дув быстрыми маленькими шажками пошёл вслед за ним. Заметив мальчишку, мужчина нахмурился, но прогонять его не стал. Вместо этого Киаран сел в кресло, рядом с книжным шкафом, опёрся на подлокотник и выжидательно посмотрел Дуву в глаза:

– Говори, чего хочешь?

Дув потупился и, стараясь унять дрожь в голосе, медленно проговорил свою просьбу:

– Святой отец, позвольте мне научиться читать.

– Читать? – Священник откинулся на спинку кресла, на одно лишь мгновение на его лице появилась задумчивость, но её сразу же сменила привычная жёсткость.

Однако же складка меж бровей разгладилась, что дало Дуву надежду. Как и все приютские, он тонко чувствовал смену настроения пресвитера и всегда знал, когда следует убраться прочь, а когда удастся получить немного снисхождения. Киаран медленно поднялся, обошёл мальчишку со спины, зачем-то выглянул в зал часовни, а после закрыл дверь и повернул ключ в замочной скважине. Вернувшись к Дуву, он взял с полки пару толстых книг и строго приказал:

– Подними руки!

Дув послушался, и тут же почувствовал, как на его ладони легли фолианты. Пальцы упёрлись в прохладные металлические заклёпки. Руки тут же заныли от тяжести, но Дув старался держать их, не позволяя книгам упасть.

– Не сгибать локти! – Киаран прикрикнул, так что внутри у Дува всё сжалось от страха, – Выдержишь ли ты тяжесть знаний? Сможешь с ней справиться?

Святой отец продолжал стоять рядом, наблюдая, как лоб мальчика покрылся потом, как Дув изо всех сил терпит и сжимает зубы. Но простоять так долго у Дува не получилось, левая рука потеряла чувствительность и сама собой опустилась вниз, тут же за ней последовала и правая. С грохотом книги упали на пол, ремешок на одной из них лопнул, и страницы раскрылись веером, на секунду обнажая перед Дувом аккуратный почерк неизвестного писаря.

– Бестолковый! Ты такой хилый, что тебя даже на ферму не продать! – Киаран пнул Дува в плечо, и мальчишка грохнулся на пол.

От обиды и бессилия Дув чуть не расплакался, но подавил слёзы и встал. Он осторожно поднял по очереди книги и положил их на кресло.

– Извините, мне жаль, в следующий раз я точно выдержу, – Дув старался не подавать виду, что ему больно, хотя место, куда пришёлся удар, ныло.

Лицо отца Киарана не выражало ничего, кроме брезгливости. Он вернулся к двери, отпер её и велел Дуву возвращаться, как только тот сможет держать в руках что-то тяжелее ложки.

***

Мальчик воспринял слова Киарана очень близко к сердцу, теперь он старался сам носить воду на кухню и стирку, помогал Эбигейл с тяжёлыми мешками и всё время норовил помочь колоть дрова или передвинуть котелок с супом. Однако, всё что он делал на самом деле – мешался под ногами. Но Эбигейл и Дейрдре позволяли ему “помогать” и даже давали поручения, особенно Дуву нравилось всё, что связано с поднятием тяжестей. Поэтому вскоре его основной обязанностью стал перенос таза со стиранными вещами. Даже когда у него не получалось, всё, чем ему это грозило – оказаться лицом в мокром тряпье, а вот женщинам приходилось перестирывать всё снова, но ни Эбигейл, ни Дейрдре не сердились на Дува за это.