Настигнут радостью. Исследуя горе

Вот, например, новая стадия и новая потеря. Я стараюсь как можно больше ходить пешком – в моем положении глупо ложиться спать, не измотав себя как следует. Сегодня я отправился на одну из тех долгих прогулок, которым так радовался в былые холостяцкие дни, и снова побывал в любимых когда-то местах. И на сей раз лик природы не был лишен красоты и мир не походил (как я жаловался несколько дней назад) на трущобы. Напротив, каждая изгородь, каждая купа деревьев звали меня в былое счастье – счастье, предшествовавшее Х. Но приглашение это меня ужасало. Счастье, в которое меня приглашали, ощущалось безвкусным и пресным. Я понимаю, что не хочу назад, не хочу быть счастлив – так. Мне становится жутко при одной мысли о том, чтобы взять и вернуться. Что может быть страшнее такой судьбы – достичь состояния, когда годы любви и брака по прошествии времени покажутся просто милым эпизодом – вроде каникул, – который ненадолго вклинился в мою нескончаемую жизнь и вернул меня в привычное русло таким же, как прежде. А затем эпизод этот представится и вовсе нереальным – настолько чуждым обычной канве моей биографии, что я почти поверю, будто все это случилось с кем-то другим. Тем самым Х. вторично умрет для меня: такая утрата ударит по мне еще больнее, чем первая. Что угодно, лишь бы не это.

Понимала ли ты, родная, сколь многое ты забрала с собою, когда ушла? Ты отняла у меня даже мое прошлое, даже все то, что мы с тобою никогда не разделяли. Не прав я был, когда сказал, что культя уже не так болит после ампутации. Я обманывался – видов боли так много, что я обнаруживаю их лишь постепенно, по одному.

Однако ж я дважды в выигрыше – но теперь я слишком хорошо себя знаю, чтобы называть свои приобретения «непреходящими». Обращаясь к Богу, мой разум больше не натыкается на запертую дверь; обращаясь к Х., больше не обнаруживает пустоты – или этого моего суетливого беспокойства о ее мысленном образе. Мои записки этот процесс сколько-то отражают – но не настолько, как я надеялся. Возможно, обе перемены не так уж и заметны. Ведь резкого, пронзительного, впечатляющего перехода не было. Так согревается комната, так занимается день. Когда впервые замечаешь, что потеплело или посветлело, оказывается, что это произошло уже какое-то время назад.

Это записки обо мне, о Х. и о Боге. Именно в таком порядке. Порядок и соотношение именно такие, неправильные. А еще я вижу, что ни разу не думал ни о Боге, ни о ней в том ключе, что называется прославлением. А ведь так было бы всего лучше для меня.

Прославление – это вид любви, в котором всегда есть толика радости. Славятся в должном порядке: Он – как даритель, она – как дар. Разве, восхваляя, мы неким образом не сочетаемся с тем, чему возносим хвалу, как бы далеко от него ни находились? Надо бы мне делать это почаще. Я утратил прежнее единение с Х. Я далек, далек в долине собственной чужеродности от соединения с Богом, которое, если Его милости беспредельны, я однажды смогу обрести. Но, прославляя, я по-прежнему в некоторой степени сочетаюсь с нею и в некоторой степени сочетаюсь с Ним. Лучше, чем ничего.

Но, может статься, мне такое не дано. Вижу, выше я писал, что Х. подобна мечу. Это правда – постольку-поскольку. Но совершенно недостаточно само по себе и вводит в заблуждение. Такое сравнение надо было уравновесить. Надо было сказать: «А еще она подобна саду. Подобна лабиринту садов, где за стеной обнаруживаешь еще стену, за изгородью – новую изгородь, и чем дальше в сокровенные глубины заходишь, тем больше они полнятся изобильной и благоуханной жизнью».

И тогда я сказал бы, – и о ней, и обо всех восхваляемых мною творениях: «Так или иначе, неким непостижимым образом все это подобно Ему, сотворившему мир».

Так, от сада – к Садовнику, от меча – к Кузнецу. К животворящей Жизни и к Красоте, красотой наделяющей.

«Она в руках Божиих». Эти слова обретают новую силу, когда я думаю о ней как о мече. Что, если земная жизнь, которую я разделял с нею, была лишь одной из стадий закалки? А теперь, возможно, Он берется за рукоять, взвешивает в руке новый клинок, со свистом рассекает им воздух. «Этот меч сделан в Иерусалиме»[157].