Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов

Сего-то человека, если кто уразумел, тот и возлюбил, и сам взаимно любезным сделался, и одно с ним есть, как прилепившийся брению, и сам есть землею и в землю возвращается. А познавший нетленного и истинного человека не умирает, и смерть им не обладает, но со своим господином верный слуга вечно царствует, раздевшись, как из обветшалой ризы, из земной плоти, надев новую, сообразную его плоти плоть, и не уснет, но изменяется, приняв вместо земных рук нетленные, вместо скотских ушей, очей, языка и прочих всех членов истинные, сокровенные в Боге, как Исайя говорит: «Се спаситель твой придет, имея с собою мзду, или награждение, воздавая вместо железа серебро, вместо меди злато, полагая на основание твое камень сапфир, то есть небесную, нерукотворную храмину». Да будет Бог всяческая во всем твоем, а не мертвая земля и брение. Кто ли охотник к сему истинному животу, к сим блаженным дням? Сейчас вдруг, как молния, дастся тебе. Удержи только язык твой от зла и уста твои… О злой язык! О глава змиина! Начало горестных дней! Всех из рая выводишь, всех в бездну потопляешь. Кто даст на сердце наше раны и на помышления наши наказания премудрости? А иначе нельзя нам долой не упасть. К тебе прибегаем, о гора Божия, купина неопалимая, свечник златой, святая святых, ковчег завета, дева чистая и по рождестве твоем! Ты одна и рождаешь и девствуешь. Твое единое святейшее семя, един сын твой, умерший по внешности, а сим самым воскресший и воцарившийся, может стереть главу змиеву, язык, поносящий Господа…

Антон. Если Священное Писание есть сладкие гусли Божие, не худо, если б кто нашу компанию повеселил, поиграв на сем инструменте хоть немножко.

Лука. Я в сем согласен с Антоном и сего ж прошу.

Квадрат. Не поврежу и я вашего доброго согласия и о том же прошу.

Друг. Слышишь ли, Памва? Принимайся за гусли. Ты долго учился Давидовой песне. За десять лет можно приучиться хоть мало.

Памва. Ах! Что мне в жизни приятнее, как петь возлюбленному моему человеку? Не боюся, чтоб не поразнить голосов. Страшит меня сын Сирахов сими словами: «Скажи, старейшина, и не возбрани музыки».

Друг. Пой и воспой! Не бойся! Будь уверен, что сладкая ему будет беседа наша.

Памва. Но что ее приусладит, если я не искусен?

Друг. Что приусладит? То, что делает приятным отцу младолетнего сыночка неправильное болтание в речи или худое играние на арфе. Разве ты позабыл, что искусство во всех священных инструментов тайнах не стоит полушки без любви? Не слышишь ли Давида: «Возлюбите господа»? А потом что? «И исповедайте, хвалите и превозносите». Любление Господа есть преславная глава премудрости. Какая ж нужда в прочем? Пой дерзновенно! Но как в светской музыке один тон без другого согласного не может показать фундамента, а приобщение третьего голоса совершенную делает музыку, которая состоит вся в троих голосах, меж собою согласных, так точно и в Давидовых гуслях одна струна сомнительна, если ее с другим стихом не согласить. А при троих же свидетелях совершенно всякое слово утверждается.

Воскликнем же, Господеви, в гуслях! Вооружимся согласием против проклятого языка, врага божественному нашему человеку. Авось по крайней мере из нашей компании выгоним сего нечистого духа.

Симфония, сиречь согласие священных слов со следующим стихом: «Сказал: сохраню пути мои, чтобы не согрешать языком моим…»

Разговор: Памва, Антон, Лука и прочие

Лука. Продолжай же притчу твою, Памва[81]…

Памва. Наконец, те два невольника пришли к великим горам. Они о своем освобождении благодарили Богу. Но голод и скука по отечеству их мучила. Как утих ветер, услышали шум вод и подошли к источнику. Старейший из них, отдохнув несколько, осмотрел места около богатого сего источника, проистекающего из ужасных азиатских гор. «Конечно, – говорит, – недалече тут люди где-то живут». – «Не знаю, кто бы мог поселиться в сих страшных пустынях, – сказал молодой, – по крайней мере виден бы был след какой-либо к источнику». – «Да, в близости его по камням не видать, – сказал старик, – но в дальней околичности приметил я след, весьма похожий на человеческий». Мало помедлив, поднялися узенькою тропою по кручам. Она привела их к каменной пещере с надписью сею: «Сокровище света, гроб жизни, дверь блаженства».