Насмешник

Перед моим рождением он получил и принял предложение занять должность директора-распорядителя издательства «Чэпмен и Холл», августейшего, но в ту пору несколько одряхлевшего. С того времени работа в издательстве стала его главным делом, и все мое детство его не бывало дома с восьми утра и до шести вечера. Он продолжал писать еженедельные обозрения, а во время Первой мировой войны, когда «Дэйли телеграф» сократила свои литературные страницы, писал более объемные статьи для ежеквартальников, которые впоследствии вошли во второй том его собрания эссе «Традиция и обновление»; это свидетельство его честного отношения к литературе в тот период, когда он одновременно исполнял роли издателя и критика и, насколько я знаю, никто не подвергал сомнению уместность подобного совмещения.

Он оставил собственный рассказ о работе в качестве издателя, создающий впечатление счастливой, напряженной жизни человека, полностью поглощенного своей работой. Дома он постоянно жаловался, что слишком перегружен. «Заездили, — так он выражался. — Меня просто заездили, сынок, целый день погоняют.Совсем закрутился».

Думаю, он сам в это верил. Делал все, что необходимо было делать, — никогда не откладывал в долгий ящик. Но не любил свою работу и хотел побыстрей с ней расстаться.

Фирма занимала дом по соседству с площадью Ковент Гарден, задней стеной смотря на Мэйден-Лейн. Помещение, в котором сидел отец, одновременно служило залом заседаний совета директоров и занимало большую часть второго этажа. Внизу располагались делопроизводители, сидевшие на высоких табуретах, упаковщики и люди за прилавком, продававшие книги оптом перекупщикам, а иногда и в розницу. Этажом выше находились секретариат и молодой человек, возглавлявший технический отдел. Отец вел переговоры со всеми авторами, художниками, печатниками, переплетчиками, составлял рекламные тексты. Чтобы связаться с другими отделами, он вызывал курьера, свистнув в трубу. Достопримечательностью офиса был бородатый, не говорящий по-английски итальянец, который обитал в кладовке без окон на лестничной площадке между этажами; его как-то пригласили сделать несколько гипсовых бюстов Чарлза Диккенса, а потом не смогли выселить из его конуры. Он там постоянно готовил что-то очень ароматное на крохотной печке.

Ежегодное собрание акционеров издательства «Чэпмен и Холл» обычно оборачивалось пустой формальностью, и для отца, опасавшегося возможной критики в свой адрес, это была неделя мучений. Но он не особенно засиживался в офисе. Приходил он всегда рано, раньше большинства сотрудников. Накануне Первой мировой он взял себе за правило приходить к ланчу домой, якобы из экономии, оставляя свой рабочий стол в половине первого и возвращаясь, когда порядком переваливало за два часа. Летом он часто уходил в четыре и по дороге домой с часок проводил у «Лорда». Зимой заскакивал в кино «Театр де люкс». Большую часть своей огромной личной переписки он вел у себя в редакции. И никогда не позволял себе смешивать работу и личную жизнь. Он отказывался проводить домой телефон из опасения, что его смогут «доставать» и там.

Неудивительно, что большинство его друзей были связаны с литературой. Многие авторы издательства были с ним в дружеских отношениях. У нас дома есть целая полка с книгами, посвященными (в английском, а не французском — в виде дарственной надписи — значении этого слова) ему, некоторые — забытыми писателями, которым он помогал советами, и не только, но наряду с ними и книгами У. У. Джекобса, Дж. К. Сквайра, Остина Добсона, Э. В. Лукаса и других, кто не нуждался в его поощрении и поддержке и кого ему не приходилось издавать. Но ему никогда не приходило в голову приглашать кого-то из них домой или в клуб только потому, что они были писатели или литературные агенты, а тем более посещать приемы, охотясь за знаменитостями, которые могли бы украсить список его знакомых.