Насмешник

Лагерь в Конгва давал пристанище примерно двум тысячам мужчин и женщин из Великобритании и тридцати тысячам африканцев. Их присутствие среди простого народа племени вагого едва не разрушило племенное единство. Высокие заработки тех, кто трудился на плантации, взвинтили цены на продовольствие, так что туземцы, не задействованные в проекте, стали голодать. Многие туземцы, привлеченные высокими заработками, перестали обрабатывать собственные небольшие земельные наделы, и урожай на Территории упал даже ниже прежнего. И вместо того, чтобы вывозить сельскохозяйственную продукцию, ее пришлось ввозить в больших количествах. Предлагалось даже ввезти пчел — и это в район, где и без того местные пчелы наводили ужас на жителей, — чтобы опылять подсолнечник (который все равно погибал от засухи). Половина общего количества алкогольных напитков, ввозимых в Танганьику, потреблялась в Конгва. Большинству туземцев прежде не приходилось видеть откровенно пьяных англичан. Как и уличенных в воровстве. Вокруг поселка расплодились деревни проституток, которые заламывали умопомрачительную цену, по пять или больше шиллингов. Санитары в больнице торговали из-под полы инъекциями, якобы излечивающими сифилис. В лавках и в перерабатывающих цехах не было спасения от воров. Твердое обещание администрации построить тысячу домиков для семейных африканцев на деле обернулось всего двумя сотнями к концу 1948 года, да к тому же они были хуже тех, что строили греки на своих плантациях сизаля; приличные африканцы отказывались перевозить в них свои семьи на тех основаниях, что Конгва — плохое место. Уравнительные идеи правительства метрополии не нашли отклика в Африке. Бессчетное количество степеней социальной градации среди рабочих (только в одном племени существовало семь разных классов) оказалось сюрпризом для английских социалистов. К концу 1948 года текучесть рабочей силы достигла двадцати процентов в месяц.

Самое печальное во всем этом то, что многие из задействованных в «арахисовом проекте» людей, как мой хозяин в Килве, приехали в Африку из высоких, альтруистических побуждений. Эти люди покинули Конгва в первые два года. Теперь невозможно без иронии читать, что Алан Вуд (который сам ушел в отставку в знак протеста против двусмысленности публичных заявлений лондонских политиков) писал в 1950 году: «Я верю, что в Африке, как в Европе, единственной реальной альтернативой коммунизму станет социализм. Лучшим ответом для африканцев, которые грезят о Советской России, будет демонстрация того, что «арахисовый проект» может быть столь же замечательным экспериментом, как все, что совершается по пятилетним планам; что он основан на тех же принципах, новых для колониального развития, и является огромным совместным предприятием, работающим не на обогащение отдельных личностей, и в конечном итоге перейдет под управление народа, создающего его; но оно еще явит свое превосходство над российским опытом, ибо здесь грандиозное экономическое планирование соединено с политической свободой».

Мы вернулись на главную дорогу мимо традиционных деревень вагого. Их жители весело махали нам. Все чужаки убрались восвояси, оставив их почти в том же состоянии, в каком они были, когда здесь проходил Ливингстон, разве что теперь они стали побогаче, получив прекрасный скот.

Переночевали мы в Додоме в привокзальной гостинице. Это город, выросший вокруг железнодорожного узла, беспорядочный, уродливый, шумный.

Воскресенье, 1 марта.Р. до завтрака идет к своей машине и с нежностью осматривает ее. Я прошел мимо него, направляясь к обедне в убогую церквушку, полную народа. Когда я вернулся, он уже успел позавтракать и наводил последний глянец на ветровое стекло, протирая его замшей с такой же тщательностью, с какой Перри Мейсон [229]протирал телефонную трубку, удаляя с нее следы пальцев.

Из Додомы мы взяли путь на север; дорога отвратительная — справа пустынный буш, слева холмы — и представляет собой часть того, что некогда называли всебританским шоссе, которое, надеялись, пройдет от Кейптауна до Каира. Через сто миль мы достигли Кондоа, живописного оазиса с неиссякающим источником, немецкими фортом и зернохранилищем, арабскими домами, в которых до сих пор, в основном, жили арабы, и висячим шатким пешеходным мостиком; отчаянные служащие из районной администрации прославились тем, что умудрялись переезжать его на своих мотоциклетах. Департамент общественных работ занимается тем, что сносит просторные и прохладные дома, построенные немцами, и возводит на их месте жилье для своих служащих — тесные бетонные коробки, которым по какой-то таинственной причине отдали предпочтение власти в Дар-эс-Саламе. Районный инспектор, молодой человек, походящий на прежних, более приятных, чем его сверстники, представителей своей профессии, занимал один из старых домов, но его начальника, районного комиссара, переселили в позорный маленький новый дом.