Наследующий землю

Автобус теперь редко заходит туда, водитель объяснил, что дорога там не ахти, но, коль Степан с пожитками и семьёй, как-нибудь проедут, не оставлять же пассажиров на дороге.

Узнал всё-таки Степан поворот на Липовку ещё прежде, чем увидел указатель.

Сердце его забилось гулко, кровь прилила к лицу, пунцовым цветом окрасив щёки. От тронул за плечо сидящую впереди Надежду:

– Приехали, – намекнул.

Жена молча кивнула головой, тоже с интересом смотрела по сторонам. За дорогу она устала в своём положении.

Километра три спустя показались первые строения деревеньки. Однако Степан с трудом узнавал усадьбы. Многие дома были брошены, и огороды без догляда заросли злостным сорняком, осотом, лопухом да крапивой. Некоторые крыши уже провально прохудились, рассыпались заборчики палисадов, лишь тополя вольготно и буйно разрастались, пуская молодую поросль.

Смешанные чувства овладели Степаном, радость и разочарование, сомнение, не зря ли сорвал родных с обжитого места?

Автобус притормозил у конторки в центре деревеньки. Тут ещё теплилась жизнь, пошли жилые дома, узнаваемые очертания домишек.

Степан соскочил с подножки автобуса наперевес с баулами, принял на руки сынишку, помог спуститься супруге, вытащил оставшийся скарб. Вот и дома!

Долгих двенадцать лет не видел Степан родину. А ждала ли она его?

Сбегал в конторку, переговорил с оказавшимся на месте новым управляющим. Выяснил, что живы Лунёвы – родители Лёньки, к ним и подался с семьёй, авось пустят хотя бы отдохнуть с дороги.

Изрядно одряхлевшие Иван и Ефросинья приняли приветливо, хоть и не сразу узнали Степана. Согласились взять на временный постой. Оказалось, коротают век вдвоём.

Ефросинья отпотчевала нежданных гостей чем бог послал, увела Надежду в горницу, предложила отдохнуть с дороги.

– Рисковый ты, Стёпа, в такую дорогу, а вдруг нас бы не оказалось? Почитай, полдеревни уж как корова языком слизала. Разбежался народ, разъехался в поисках лучшей доли.

– Ничего, дядя Иван, мы вас не обременим, огляжусь вот только, лето на дворе, где-то зацепимся.

На опустевшую родную усадьбу пошёл один, отказался от сопровождения Ивана. Ещё издали увидел вдоль выжженной солнцем до серебристого цвета бревенчатой стены пламень, будто тот ужасный пожар из детства вновь занялся на нижних венцах, взметнулся к родным окошкам. Что за чертовщина? Внимательно всмотрелся уже у обветшавшего заборчика палисада. Ах, да это же маки, которые так любила мать. Не тот мак, который в сдобу для булочек добавляют, а мак турецкий, восточный ли – цветочная культура. Вопреки запущенности усадьбы и разросшимся на ней сорнякам, мак уронил семя и размножился, заняв укромное от ветров место вдоль стены средь дикоросов.

Степана обдало жаром: истинно пожар! Будто меня ждали, чтоб напомнить былое. Плохой иль хороший это знак к возвращению?

Ноги его противно задрожали в коленях, когда распахнул расшатанную калитку во двор, вошёл в заросли сорняков.

Долго ходил по двору, заглядывал в окна родного крова, так и так прикинул: хоть дом подлатай, одичавший огород приведи в порядок, житьё здесь окажется не слаще, чем в городской избёнке. Школу и сад в деревне закрыли, основная работа на центральной усадьбе совхоза.

Слышал от дяди Ивана, что живут ещё в деревне старики Уловкины, но к ним ноги не шли… Вася Уловкин после случившегося совсем отшатнулся тогда от него.

Побродил возле вросшего в землю домика стариков, навестил погост и решил завтра с утра попасть на приём к директору в центральном отделении совхоза им. Кирова в деревне Васютино.

Вечером за ужином вволю наговорился с родителями Лёньки, на огонёк заглянула Глафира, постаревшая, сгорбившаяся женщина. Покаялась, что всю жизнь помнит, как ухватился тогда Стёпушка за её руку в надежде на помощь:

– Испугалась я – одинокая, а ну как сил не хватит сироту поднять? Ах, какой парень бравый вымахал, не пропадёшь, Стёпушка, вон уж, семья у тебя.

– И не говори, Глафира, – подхватил хозяин. – И мы с Фросей печаловали – пропал парнишка. Взять к себе? Легка ли ноша, когда у самих семеро по лавкам?!

Иван рассказывал о своих детях, сокрушался, что ни один не остался в деревне, все в городах подвизаются. Ефросинья нахваливала Надежду:

– Я было испугалась: мне ли гостей встречать, совсем одряхлела, обезножила. А она, голубушка, как веночек, вокруг меня вьётся – тут подсобит и тут подхватит. За день и в огороде поработала, и в домишке поприбрала, ровно дочка родная, я только с внучком занималась. Она и ужин вон какой сготовила!

Надя посмеивалась смущённо:

– Было бы из чего, тётя Фрося. Не беспокойтесь, мы ненадолго, так ведь, Стёпа?

Поднялся Степан раным-рано, ещё румянился восток, но было это не то туманное утро, озноб и сырость которого он запомнил на всю жизнь. Свет в окнах ещё погашен, задёрнуты занавески, нет дыма из труб. Теперь почти в каждом доме голубое топливо – газ, газовые плиты. Но горланят уже петухи, макушки дальнего леса освещены всполохами зари.

– Чего не спится, Стёпа? – окликает его хозяин.

– Ох, не до сна мне, дядя Иван.

– Ничего, парень, всё образуется, – успокаивает его земляк.