Наследство в глухой провинции

— Что это вы мне рассказываете? — с подозрением спросил он.

— Вестерны надо читать, — вздохнула я, — такие книжки про ковбоев.

— Я знаю, что такое вестерны, — раздраженно пробурчал он, — но они мне не нравятся.

— А какая литература вам нравится? — спросила я не без задней мысли; отчего–то была уверена, что ни одной фамилии писателя он назвать не сможет.

— Я люблю читать Фиццжеральда, — сказал он, припоминая. — С удовольствием перечитываю Ремарка, Сэлинджера… Из наших писателей мне нравится Пелевин. Я считаю, лучшее у него «Чапаев и пустота». А вы как думаете?

Во–первых, книгу «Чапаев и пустота» я не читала. Ольга что–то говорила, да и то ей Левчик рассказывал. Оказывается, мы с ней жутко необразованные личности, хотя совсем недавно я была уверена в обратном. Вот так попадется любой из нас человек более–менее в литературе подкованный, а нам ему и сказать нечего.

А Герман продолжал говорить, опровергнув мелькнувшую было у меня догадку, что у него просто хорошая память и вещает он с чьих–то слов…

В общем, я слушала его, что называется, открыв рот. Надо же, считать себя знатоком человеческой натуры и так глупо проколоться! То есть я с первого взгляда отнесла его к разряду тупых самодовольных мужчин, к тому же не интересующихся женщинами…

Но тут же себя и оборвала. Опять чуть было не снабдила его терновым венцом мученика. Вот он такой весь из себя талантливый интеллектуал, но однажды поскользнулся, и не случилось никого рядом, чтобы подать руку помощи… Романтик вы, Киреева!

Но какую–то же роль он при Далматове исполнял!

— Скажите, а из той, вчерашней, заварушки кто–нибудь еще, кроме вас, спасся? — спросила я.

— Никто, — уверенно сказал он.

— Но может, насчет того человека, которого опасаетесь, вы все придумали? Он, как и другие, считает вас погибшим?

— Он уже меня искал. Ходил по моим друзьям, спрашивал: не появлялся ли я у них?

— А почему? Вы что, у него даму сердца увели?

— Хуже. Я увел у него деньги. Точнее, у него и его товарищей, — выпалил он, наверное, сгоряча, потому что потом опомнился и каменно замолчал.

У меня неожиданно даже руль в руках вильнул. Значит, деньги все–таки были? И умный Михайловский все правильно вычислил? Но я уже не хотела ничего знать. Я и так была переполнена этими знаниями, и тайнами, и следами из прошлого! Хватит! Но это я вскричала про себя, а успокоившись, вслух все же спросила:

— А как случилось, что они оказались в ваших руках? Вы — казначей?

— Я особа, приближенная к императору, — мрачно отозвался он.

Казалось, Герман не станет больше ничем со мной делиться, а он, выходит, просто жаждал обрести такого внимательного и посвященного в обстоятельства слушателя, как я.

— Этот Бойко… Я даже не ожидал, что он вот так встанет во весь рост и пойдет на нас… Чистый Матросов, ей–богу!

— А где вы были?

— В доме, конечно. Он шел, размахивал пистолетом и кричал: «Жорка, выходи, твой час пришел!» В этот момент люди с обеих сторон перестали стрелять. Георгий Васильевич на его крик откликнулся. Тоже вышел на крыльцо и спросил так буднично, как будто к нему в гости пришел старый товарищ: «Чего тебе надо, Санек?» А Бойко и говорит: «Это тебе за Липу!» Да как бабахнет. Прямо сотнику в лоб. Жора — брык с копыт! Только головой ступеньки просчитал. Мы офигели…

— То есть вы от Бойко такого не ожидали?

— Само собой. Я разозлился не знаю как. Помню только, заорал: «Ах ты, козел!» И тоже выстрелил. Не в лоб; конечно. Я вообще впервые в человека стрелял. Он тоже упал, и тут как началось. Стали стрелять, гранаты бросать. В кухне одна как взорвалась. Я туда помчался. Думал, может, ранило кого. Оказалось, оба официанта наповал. Причем одному, кстати, тоже светловолосому, так черепушку разворотило, не узнать. Я и подумал… В общем, снял с него пиджак малиновый, на палец ему свою печатку золотую нацепил да как сиганул через черный ход. У нас ведь на такой случай все было предусмотрено. И как отходить, и что брать с собой… Но сотника убило, и, кроме меня, кажется, никто не спасся.

— Ну вот, вы уже и говорите — кажется, хотя недавно утверждали точно.

— Да у нас–то и народу в доме мало было: два телохранителя Жорика, два официанта да охранник у ворот. Ребята из сотни как назло кто в патрулях, кто на картошке. Те, что женатые. Смешно, такие бабки имеют и картошку продолжают сажать. Хотя, с другой стороны, эта пресловутая картошка, возможно, жизнь им спасла… Считаешь меня трусом?

— Ничего такого я не считаю, — устало пробормотала я.

А впрочем, сама напросилась! Хотелось, видите ли, узнать конец истории. Конец — он и есть конец. Всем… Однако что этот Герман везет в своей сумке?

— Надеюсь, у вас там не оружие? — сварливо спросила я.

— Что вы, зачем же мне возить оружие? — Он как болванчик помотал головой. — В сумке у меня деньги.

И опять руль едва не вырвался у меня из рук.

— Вы хотите сказать…

И я замолчала, потому что продолжение, домысленное мной, казалось невозможным. Если сумка такая тяжелая и деньги в ней не металлические, а бумажные…

— Сколько же их у вас?

— Три миллиона долларов.