Наследие чародея

Финон был хрупким старичком, на пятнистом черепе которого еще кое-как держались несколько пучков седых волос. Его тщедушная фигура, казалось, сгибается под тяжестью золотых нашивок и галунов имперской ливреи. Эта безобидная внешность сослужила хорошую службу и ему самому, и Калами. Люди видели в нем просто престарелого слугу и не замечали ни яркого света черных глаз, ни мускулистых рук. Он мог с легкостью выполнять любую работу — сейчас, например, он ловко разлил по бокалам подогретое вино из серебряного кувшина, поставил на стол хлеб и куски холодной говядины, щедро намазанные паштетом, а также рулеты из тонкого теста с медом и орехами.

— Досточтимый отец, — сказал Калами на родном языке, употребив уважительную форму обращения младшего по возрасту к старшему. — К чему эти церемонии? Нас ведь никто не видит, так позволь мне прислуживать тебе.

Именно Финон заметил неординарные способности Калами, когда тот был еще мальчишкой, изучавшим настоящую историю своей страны в полутемных амбарах, за сараями и в глубине подвалов. О ней шепотом рассказывали ему слуги лорд-мастера, наместника Туукоса, с которым его отец связал себя договором. Это Финон убедил Калами в том, что он должен попытаться попасть в императорский дворец и добиться власти. И тогда, сказал ему Финон, мы, быть может, обретем путь к свободе.

На это ушло много лет, но Калами это не беспокоило — ведь век чародея долог. А вот век Финона уже подходил к концу. Он превратился в старика — крепкого, но все же старика, и Калами горестно было видеть это. Его победа будет куда менее сладостной, если Финон, начавший этот путь вместе с ним, не увидит его финала.

— Рад видеть, что твои манеры по-прежнему безупречны, — заметил Финон, но суетиться не перестал. Он постелил на стол льняную салфетку, развел огонь в камине и зажег свечи. — Но ведь мы с тобой знаем, что за нами наблюдают всегда.

— Не смею спорить, досточтимый отец. — По правде говоря, от запаха всех этих блюд у Калами уже давно потекли слюнки. Он с готовностью сел за стол и принялся за еду. Особенное наслаждение ему доставляло вино. К этому удовольствию он питал все большую слабость и все больше винил себя за это — винопитие было чисто изавальтским пристрастием.

— Нашел, что искал? — поинтересовался Финон, раздувая огонь.

— Нашел и потерял. — Калами подцепил ломтик мяса кончиком серебряного ножа. — Дочерью Аваназия интересуется не только императрица.

Несколько секунд Финон молча крутил тонкую свечку в грубоватых пальцах.

— Может, оно и к лучшему. Может, будет лучше, если она просто потеряется.

— Поверь, досточтимый отец, я уже думал об этом. — Калами не просто думал, он всем сердцем желал этого. «А что, если ты не выполнишь свою задачу? — шептал ему внутренний голос. — Что, если тебе не удастся задобрить Лисицу, и Бриджит останется с ней, превратившись в одну из локаи? Что тогда будет делать Медеан? Тогда рядом с ней не останется никого, кроме тебя, и ей придется разделить свои самые потаенные секреты с тобой».

Если бы Бриджит оставалась у Сакры, он не смог бы оправдаться… Ведь Калами был равен Сакре по силе и искусству, во всяком случае, ему приходилось поддерживать это мнение. Лисица же — совсем другое дело. Она — одна из великих бессмертных сил этого мира. И если уж она заупрямится, что он сможет с этим поделать? Кто сможет обвинить его в нерадивости?

Взглянув на тарелку, Калами обнаружил, что в задумчивости искромсал на мелкие кусочки лежавшее на ней мясо. Финон живо убрал тарелку и поставил вместо нее блюдо со сладкими рулетиками.

— Ты хотел рассказать мне, почему это не самая лучшая идея, — напомнил Финон.

— Потому что нам нужна та сила, которой обладает дочь Аваназия. Если я попытаюсь сам удерживать Жар-птицу в клетке, от меня ничего не останется, как это уже произошло с Медеан. — Калами покачал головой и сделал очередной глоток пряного вина. — А для того чтобы Туукос правил тремя империями, мы должны завладеть Жар-птицей.

Финон долил его бокал.

— Но зачем Туукосу власть? Если Изавальта падет, мы будем свободны, как раньше. А больше нам ничего и не нужно.

Калами вгляделся в содержимое бокала. Вино было темное, почти черное.

— Нет, нам нужно еще кое-что. Нам нужен способ защитить свою свободу. Нам нужна власть, а костям наших мертвецов нужно отмщение.

Прадед Калами, знаток древней волшбы, должен был стать его наставником. Но его повесили по приказу наместника. За то, что он использовал кровь и барабанный бой, чтобы по просьбе родителей узнать истинное имя новорожденного ребенка. Калами часто видел прадеда во сне — как он покачивается на веревке, привязанной к дереву, и глаза его широко открыты в немом вопросе: почему те, кто сделал это, до сих пор не наказаны?

Калами поставил кружку на стол.