Нашествие с севера

Сотники и Олф молча встали и вышли. До границы Холм-Гранта было недалеко — полтора дневных перехода по Каменной дороге, или один ночной и половина дневного, или один дневной и… В общем, если не останавливаться на ночевку, можно было добраться к послезавтрашнему утру. Бранборг и не собирался останавливаться. Надо было успеть раньше, чем Кардога начнет беспокоить задержка его гонца, которого вместе с дюжиной охранников разоружили прямо в трапезной для челяди, и сейчас он сидел на шкурах в теплой, хорошо протопленной келье, только крохотное окошечко ее было перечеркнуто решеткой, а дверь была железной, и замок висел снаружи. Лорд приказал отпустить их завтра в полдень, чтобы никакими слишком ранними вестями не потревожить спокойствие «Его Милости» и не дать ему собрать в один кулак разбросанные по Холму войска, которых у него было вдвое больше, чем в Холм-Доле, и втрое больше, чем лорд Бранборг собирался вести к его границе.

Когда до назначенного срока выступления войска осталось смениться одной страже, лорд вспомнил про лирника, бежавшего с разбитой лирой из Холм-Гранта, и послал за ним, решив расспросить его о том, что в последнее время происходило во владениях лорда Кардога. Эол пришел в кабинет, единственное во всём замке место, куда без зова лорда не мог войти никто, даже леди Ола. На всякий случай он взял с собой лиру, из которой сегодня утром он извлек первые звуки после того, как она побывала в лапах холм-грантского лорда.

Увидев, что лирник пришел не один, Эрл Бранборг, ответив, как положено, на приветствия, сказал:

— Лирник, прежде чем ты расскажешь мне то, что ты знаешь и чего не знаю я, спой мне об этом же…

И Эол запел «Песню Уходящих», которую когда-то сочинил Гудвин Счастливый, шут великого лорда Карола, тот самый, который отказался когда-то присоединиться к Великому Походу и остался в древнем Холме вместе с несколькими эллорами, которые сочли затею своего лорда позорным бегством.

Нам досталась сегодня нежданная радость — мы живы,

Идол будет накормлен, но будет накормлен не нами,

Наша кровь не стекает на дно золотого ковша.

Нам предсказана гибель, но все предсказания лживы,

Нам обещана воля, но воли добились мы сами —

Если тело заковано, значит, свободна душа.

Из пучины времен поднимаются древние твари,

Змеи, выйдя из кожи, покинули мир привидений

И, свернувшись клубками, в людских угнездились сердцах.

Нам предсказана гибель — вокруг полыхают пожары,

Нам обещана воля — мы отданы ей на съеденье,

Нам оставлена жизнь — чтоб увидеть начало конца…

Эта песня почти не звучала в мирные времена, да и когда случались короткие стычки между лордами или набеги лесных варваров, ее вспоминали редко, а когда ночами овладели оборотни, ее вообще избегали петь, боясь накликать еще большие беды. Но Эолу казалось, что всё самое худшее он уже пережил, пока находился при дворе лорда Кардога, и бояться больше нечего. Он вспомнил, как вспыхнули красными угольками глаза владетеля Холм-Гранта, как затрещала под его пальцами лира, продолжая звенеть, пока не рассыпалось вместилище звуков… Потом, когда он, сидя в своей келье, уже ощущал дыхание Иного Мира, а его седые волосы тронул ветер с Той Стороны, к нему без стука вошла безмолвная прекрасная Нега, прижимая к груди осколки его души…

— А теперь расскажи, что привело тебя сюда, — сказал Эрл Бранборг, когда песня смолкла.