Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену

Уже в младенчестве русский шоубиз заляпался кровью, причем совсем не эпически, а как-то абсурдно-нелепо. Случившееся потащило за собой килограммы вранья и почти карикатурного пафоса. Тридцать лет назад, 6 октября 1991 года, во время сборного концерта в питерском Дворце спорта «Юбилейный», убили популярнейшего на тот момент певца Игоря Талькова. Огнестрельная драма полыхнула за кулисами, а на дворе цвела такая гласность, что устроители концерта мгновенно, со сцены, проинформировали о происшествии многотысячную публику. И даже в отсутствии соцсетей, мобильников, хотя бы пейджеров, весть разнеслась за час по всей стране. С нее начинались вечерние новости центральных телеканалов.

У Талькова, на кардинально мутирующей в ту пору позднесоветской эстраде, к началу 1990-х сложился героико-патриотический образ. «Любер» Коля Расторгуев еще не стал «батяней-комбатом» и лишь привыкал к гимнастерке. Балтиец Олег Газманов пока не добрался до звона московских колоколов и офицеров, а про есаулов и путан пел одинаково танцевально. Игорь же со сцены, можно сказать, нарочито вещал, глаголил, считая ее трибуной, да и типажно выигрывал у потенциальных конкурентов.

В 1987-м Тальков под аккордеон исполнял сентиментальные тухмановские «Чистые пруды», чем впервые и зацепил широкое зрительское внимание. А пару лет спустя уже стоял на авансцене в расстегнутой белой рубахе, с большим распятием на груди и страдал по «растерзанной вандалами» России, «листая старую тетрадь расстрелянного генерала». К такому поп-кумиру помимо поклонников потянулись «как к своему» разные деятели «духовных» организаций и «национально-патриотических» фронтов и обществ (включая казаков, монархистов и одиозную «Память»), коих тогда плодилось множество. Игорь эффективно, «в русле времени», нагнетал свою мятежно-мистическую ауру. После гибели Виктора Цоя, менее чем за год до собственной смерти, он спел: «А может быть, сегодня или завтра/ Уйду и я таинственным гонцом/ Туда, куда ушел, ушел от нас внезапно/ Поэт и композитор Виктор Цой…». Рядом с сакраментальной лирикой в его репертуаре появлялись желчные, прямолинейные, типа сатирические темы, про «господ-демократов», которых он звал «на суд одураченных масс» за то, что «свободных славян обратили рабами/ и в тюрьму превратили Великую Русь!», или «Метаморфоза», где просто персонально перечислялись те, с кем Тальков пересекался в своей творческой деятельности и конфликтовал: «Перестроились комсорги/ В шоу-бизнес подались/ И один из них свой орган/ Называет фирмой ЛИС‘С/ Стал капиталистом/ Коммунист из Госкино/ Вместо фильмов о чекистах/ Рекламирует «порно»…».

И вот такого артиста (сыгравшего, кстати, в кино князя Никиту Серебряного), за месяц до его 35-летия убивают буквально перед выходом на сцену! Простите за цинизм, но какой сюжет! Сколько мотивов для молвы! Разумеется, понеслось. Одни поклонники Талькова догадывались, что «он мешал тем, кого обличал», «убили за правду», другие чуяли «масонский заговор против русского поэта-патриота», третьи добавляли, что «здесь, конечно, не обошлось без спецслужб». Апофеозом экстатической конспирологии стал художественный фильм режиссера Николая Стамбулы с леденящим названием «Операция “Люцифер”», в начале 1994 года презентованный в большом зале московского Киноцентра на Красной Пресне. Перед показом Стамбула со съемочной группой поднялся на сцену и многозначительно заметил: «Мы уверены, что трагедия, случившаяся с Игорем, никакая не случайность, а заказное убийство». Нетрудно догадаться, что озадачивший своим художественным уровнем фильм пытался проиллюстрировать режиссерский тезис. В нем делались вполне прозрачные намеки на конкретных участников преступления. Деятели теневых структур – от фирмачей до милицейских генералов – развернули тайную охоту на актера (с лицом Талькова), которого хотели застрелить. В итоге они своего добились, но перед тем случилась цепь мистических событий. Фирма, организовавшая преступление, называлась «Люцифер», на столах в офисах разных мафиози стояли таблички с аббревиатурой «МИС», а еще над телом «Талькова» танцевала с кинжалами полуголая женщина, чем-то напоминавшая певицу Азизу…

В реальности все было куда прозаичнее и, к сожалению, характернее для российского абсурдизма. Кровавый «детский сад» с летальным исходом. В последние пару лет жизни Талькова я немало с ним общался, заходил к нему домой, знал его семью и некоторых людей из его окружения. Игорь мог быть весьма резким парнем, имел газовый пистолет, а в его малогабаритной квартире в «хрущевской» пятиэтажке на Пролетарском проспекте едва ли не центральное место занимала боксерская груша. Иногда он наносил удары по ней даже во время разговора, если ходил по комнате. Я легко представлял его реакцию на чье-нибудь дерзкое предложение помериться… крутизной.