Наше дело - табак

— Какой отдел? — хмыкнул Ушаков. — На рынок. Городской рынок в любом районном городишке — это центр местной цивилизации, где можно встретить кого угодно, начиная от прокурора, главы администрации и кончая последним карманным воришкой. Рынок в Лебежске не отличался ничем от любого другого. Здесь гадали местные, живущие на окраине городка цыгане, одаряя золотозубой улыбкой очередного лоха, а при виде начальника областного уголовного розыска, неторопливо бредущего вдоль рядов и приценивающегося к яблокам и апельсинам, они с подозрительной поспешностью исчезли. Азербайджанцы сновали меж рядов, что-то строго выговаривая русским девкам, которых выставили торговать на точку, дабы не получить по своей кавказской физиономии — в прошлом году тут прокатились кавказские погромы, но «кепкари» никуда не делись, просто перестали выставляться сами. Терся тут и темный люд — куда рынку без него. Вон на корточках сидят, курят трое заблудших овец — это братва мелкая, проспиртованная, озабоченная одним — что-то втихаря стырить и тут же пропить. А вон те два бугая следят за порядком — такая устойчивая помесь рэкетира и охранника. Один из них направился к цыганкам — гнать к чертовой матери, ведь лишние проблемы никому не нужны. Чинно прошествовали два сонных милиционера — место это выгодное, хлебное, в целом спокойное, поэтому и вид у них сытый и сонный.

— Здравствуйте, гражданин начальник, — в среднем с такими словами обращались к Ушакову раз в минуту. Слова эти привычно ласкали слух.

Ушакова знала почти вся братва области. А как может быть иначе, если он служил кумом на самой серьезной зоне в регионе, а потом был замом по оперработе областного УИТУ. Кум, то есть главный опер на зоне, — это совершенно особое положение. Каким бы озлобленным, не признающим ничего на свете уголовник ни был по жизни, но при взгляде на своего бывшего кума, притом такого серьезного, каким считался Ушаков, что-то внутри у него перевернется, подведет, напрягутся жилы и задрожат поджилки и захочется ему вытянуться по стойке «смирно» и выдать не одну тысячу раз произнесенные им в свое время слова обращения: «гражданин начальник». Это в печень въелось. И кем бы Ушаков ни стал, он все равно будет для бывших зэков кумом — самым жестким, умным и справедливым, какой был в Полесске за последние годы.

— Тяпа, — развел руками Ушаков, увидев еще одного густо татуированного, изборожденного морщинами уголовника, трущегося около ряда с различным металлическим барахлом — старыми замками, напильниками, кастрюлями. — Какие люди — и на свободе!

На свободе Тяпа долго не задерживался, поскольку с детства посвятил свою жизнь тому, что шарил по чужим квартирам. В Полесске пять лет назад он залепил серию в шестьдесят квартирных краж.

— Здравствуйте, гражданин начальник, — виновато улыбнулся Тяпа, скосив взгляд, будто раздумывая, куда бы дернуть побыстрее.

— Промышляешь здесь?

— Я где живу — там не работаю, — обиделся Тяпа. — И вообще, я в завязке.

— Зарекалась лиса кур не душить.

— Гражданин начальник, я же честно…

— Ладно. Ты мне скажи, где Бульбаш.

— Так я ж не в курсах.

— Ну как, не знаешь, где пахан главный?

— Какой пахан? Ну вы скажете, гражданин начальник… Ну, Бульбаш — авторитетный человек. А то получается, что…

— Что получается — ты мне не гони… В общем, я его через час в отделе жду.

— Так он же…

— Тяпа, я все сказал. — Ушаков повернулся и направился к выходу с рынка.

Тяпа пожал плечами, вздохнул, кивнул «синяку», стоявшему за прилавком:

— Я тут отлучусь на полчасика. И двинул прочь.

…В РОВД Ушаков и Гринев прилежно глушили чай в кабинете начальника райотдела, когда позвонил дежурный и сказал, что начальника областного розыска спрашивают.

— Кто? — поинтересовался Ушаков.

— Местный наш вор, товарищ полковник, — доложил дежурный. — Тяпа.

— Пусть ждет на улице.

Тяпа стоял, прислонившись к дереву, и чувствовал себя рядом с райотделом неуютно. Порядочному вору лучше не бывать вблизи таких заведений. Мало ли что братва подумает.

— Ну? — Ушаков подошел к нему.

— Эта… Ему западло сюда идти.

— Где он?

— Тут недалеко. В парке… Я провожу… Только с глазу на глаз.

— Пошли, Тяпа. Что с тобой поделаешь.

Лебежский пахан ждал начальника уголовного розыска на скамейке около огороженного высоким забором летнего театра — за воротами были видны ряды скамеек, спускавшиеся амфитеатром вниз, и желтая деревянная раковина, накрывавшая сцену, — она осталась еще с немецких времен, как и сам парк, но сегодня тут уже год никто не выступал.

— Здравствуйте, Лев Васильевич, — сказал Бульбаш — тучный, татуированный мужчина лет сорока с землистым лицом, цепкими, злыми, всевидящими глазами — такие бывают у ушлых зэков, которые привыкли всю жизнь отовсюду ждать подвоха и делать подвохи другим.

— Запустили городишко-то. — Ушаков присел на скамейку, с которой Тяпа предупредительно смахнул мусор.

— Я, что ли, запустил? — пожал плечами Бульбаш. — Я вам, Лев Васильевич, что скажу… Вот на этой зоне, — он обвел рукой окрест себя, — бардак невиданный. Все тащат и тащат, гады. Всю страну растащили, а все мало…